Майя Кучерская: «Про сегодня еще и нечего читать»

Майя Кучерская – одна из тех писателей, кто одинаково успешно совмещает литературу с филологией. Видимо, неслучайно «Большую книгу» ей принесла биография Николая Лескова «Прозеванный гений» (2021), которая в равной степени и научная, и художественная. Первый читательский успех к Кучерской пришел еще раньше – в середине 2000-х вместе с «Современным патериком». Это сборник смешных историй с характерным подзаголовком «Чтение для впавших в уныние». Роман «Тетя Мотя» в 2013 г. вошел в короткие списки премий «Большая книга» и «Ясная Поляна».

Кроме науки и прозы Кучерская активно занимается преподаванием. Она инициатор литературных мастерских Creative Writing School и магистерской программы «Литературное мастерство» в Высшей школе экономики, где действующие писатели готовят себе смену.

В интервью «Ведомостям» писатель рассуждает о приходе в литературу нового поколения профессионалов, о буме самиздата и Young Adult, а также рассказывает о съемках документальной кинобиографии правнучки Лескова – балерины Татьяны Лесковой, отметившей в прошлом году вековой юбилей.

Эксперт в области русского национального мифа

– По-моему, да. Хотелось бы думать, что это благодаря моей книге, но я знаю: дело тут в другом. Лесков – эксперт в области русского национального мифа. Каждый его рассказ содержит формулу русской жизни, точно и без лести описывает особенности русского человека, его достоинства и его слабости. Вспомните хотя бы «Левшу». Поэтому, думаю, и театры так полюбили в последнее время Лескова: он звучит актуально как никогда.

– Филологи реагируют доброжелательно. Вышло несколько положительных рецензий в филологических журналах, в том числе зарубежных. Радуюсь. Хотя сейчас многое хотелось бы в книгу добавить, многое уточнить. Ну, может быть, в следующем издании. Один из самых интересных сюжетов литературной биографии Лескова заключается в том, что последние годы его жизни, начало 1890-х, пришлись на время, когда изящную словесность затапливало совершенно новое отношение к слову, к фигуре автора, к построению истории. На литературную сцену вышли символисты, и они оценили Лескова, обрели в нем, тогда уже пожилом писателе, чья карьера была связана с ушедшими временами, литературного родственника. Его языковые игры оказались близки и им, и другим представителям модернизма. Вот про это в моей книге сказано мимоходом, стоило бы вглядеться повнимательнее в этот неожиданный диалог эпох.

– Говорить о пристрастиях жюри «Большой книги» довольно сложно. Потому что в него входит около 100 человек, очень разных по взглядам. Важно, что жюри выбирает лауреатов из списка, составленного экспертным советом, т. е. действует в заданных рамках. Понятно, что самая крупная российская литературная награда не может существовать в башне из слоновой кости. Политические вихри неизбежно будут эту башню раскачивать. Думаю, прошлогодний результат, когда в лауреатах оказался сплошь «биографический нон-фикшн» и ни одного романа, – тоже результат всеобщей растерянности и попытки найти хоть какую-то точку опоры в разрушающемся на глазах прежнем литературном мире. Например, в русской классике, в «Анне Карениной», о которой написана отличная, кстати, книга Павла Басинского, выигравшая первый приз. При том что третий лауреат, «Парижские мальчики» Сергея Белякова, посвященный истории гибели сына Цветаевой, выглядел пугающе актуально. Подтекст книги понятен: не вернись Цветаева в Советский Союз, шансов уцелеть и у нее, и у Мура, и у Ариадны точно было бы больше.

– Строго говоря, про сегодня еще и нечего читать. Кроме фронтовых сводок. Не будем забывать: роман Ремарка «На Западном фронте без перемен», потрясший Европу, был написан в 1928 г., 10 лет спустя после окончания Первой мировой войны. Как известно, самый авторитетный в Германии издатель Сэмюэль Фишер эту книгу отверг: ему показалось, что повестка устарела, кому сейчас нужны эти посттравматические откровения. Он заблуждался и потом всю жизнь об этом отказе жалел. В общем, должно пройти время, для рассказа о сегодняшнем дне на языке художественной словесности необходима дистанция. Исторические же романы и нон-фикшн – это тоже зеркало, глядя в которое многое можно понять про нас сегодняшних.

Поколение 30-летних профессионалов

– Не о смене, а о приходе в литературу нового поколения говорить и можно, и нужно. Наверное, это самое интересное, что случилось в последние годы с нашей литературой – приход в прозу поколения профессионалов. 30-летних авторов, которые пишут постоянно, системно, выпускают по книге в год-два и понимают, что сочинять – это профессия. Такого не было еще 10 лет назад.

Всегда существовала ниша коммерческой литературы – детективы, любовные романы – и их авторы, естественно, были плодовиты, но ниша беллетристики, как и того, что называлось «высокая литература», заполнялась крайне нерегулярно. Михаил Шишкин, Людмила Улицкая, Владимир Сорокин выпускали книги раз в несколько лет, если не реже. И вот все изменилось. Оксана Васякина, Евгения Некрасова, Вера Богданова, Ислам Ханипаев, Ксения Буржская, Ася Володина и примкнувший к ним Шамиль Идиатуллин, принадлежащий к поколению чуть более старшему, выпускают книгу за книгой.

– Я бы не связывала это напрямую, хотя кое-кто из названных авторов на этих курсах учились. И все же представление о том, что в сочинении романов много ремесла, рационального знания, этими курсами активно продвигаемое, несомненно, на литературный мир повлияло. Раз можно научить писать романы или рассказы, значит, сочинение художественных текстов может стать таким же занятием, как написание публицистических статей или книг, например. Ждать вдохновения в таком случае не обязательно – садись и работай.

– 30-летних объединяет то, что они дети девяностых, дети трудной, но свободной эпохи, они не знали закрытых границ, цензуры, не ведали страха быть наказанными за слово, они формировались, чтобы жить совсем в другом мире, а попали в этот. Мы все же застали, пусть и краешком, жизнь в СССР, нам хотя бы отчасти знакомы правила той игры, им нет. И я очень за них волнуюсь, за их выборы, очень им сострадаю. Но верю, что они найдут возможность сохранить «русское слово» «свободным и чистым», как Ахматова писала.

– Интересная тема. Но я не специалист. По-моему, там очень много прозы низкого качества, авторам которой не мешало бы поучиться писать. То, что их тем не менее с удовольствием читают, тоже понятно. Для многих чтение – это не источник тонких эстетических переживаний, а форма эскапизма. Можно сбежать и жить во дворце, но можно и в шалаше, все равно это убежище.

– Думаю, поклонники ромфэнтези вполне могут прочитать роман «Лавр». И потому, что в нем при некотором усилии можно разглядеть некоторые элементы этого жанра, и потому, что, думаю, как и все нормальные читатели, фанаты ромфэнтези поглощают не только свои любимые блюда, но и что-то другое. Про «Тетю Мотю» трудно сказать. Боюсь, тот, кто читает любовные романы для массового потребления, будет разочарован. Там слишком много отступлений от любовной линии – тут тебе и Ярославль начала XX в., и чайное дело в России, и жизнь сельского батюшки, и история ссыльного искусствоведа.

Но вообще, что будет с читателями дальше – не понятно. Последние полтора года с книгами конкурируют не сериалы и не соцсети, а новостные ленты. Мы все стали зависимы от чтения новостей, хотя и усталость от этих рассказов о смерти, насилии, убийствах, арестах нарастает – и все-таки мы читаем их, не можем оторваться. Интересно думать, что будет потом, что люди захотят читать? Подозреваю, истории, в которых есть надежда на обновление, выздоровление, истории про торжество жизни и счастья. Впрочем, читатели всегда любили счастливые развязки.

– Не более жанровые, а более увлекательные, может быть. И в том, чтобы текст был захватывающий, нет ничего обидного для автора. Наоборот, и на курсах Creative Writing School (CWS, школа была запущена Майей Кучерской и филологом Натальей Осиповой в 2015 г. – «Ведомости»), и в магистратуре мы этому специально учим (с 2017 г. в НИУ ВШЭ работает магистерская программа «Литературное мастерство», Кучерская – академический руководитель. – «Ведомости»). Но дальше все зависит от личной стратегии автора, от того, как писатель отвечает на вопрос: зачем я это делаю? Зачем я пишу? Чтобы высказать то, что мне кажется важным? Чтобы развлечь уставших после работы женщин? Чтобы заработать на свою Ясную Поляну, дом и сад?

– Я мало читаю подобных книг по понятным причинам, давно из них выросла, но одно имя назову: Елена Ядренцева. У нее уже вышел роман «Фуга», на очереди новые. Это Young Adult, и это тот редкий случай, когда в прозе сочетается изящество стиля, легкость письма и психологическая глубина. Я стала читателем прозы Лены, потому что она поступила, на наше счастье, в нашу магистратуру. И вот два года подряд я была не столько ее учителем, сколько наблюдателем за тем, как красиво и быстро развивается ее литературный талант. В своих романах она создает сложный странный мир, в котором все герои немного без кожи. И все настоящее: эмоции, отношения, боль.

Профессионалы и любители

– Приходят, и постоянно, но ручеек довольно тонкий. Потому что обычно те, кто активно публикуется в самиздате, уже приняли решение существовать там, их устраивает успех в своем кругу. Выныривать на поверхность литературного процесса, становиться профессионалами они не готовы. Но, разумеется, стать ими они могли бы, стоит только поучиться, и кое-кто становится. Например, замечательные писательницы Ольга Птицева и Саша Степанова.

– Все как в жизни. Кто-то предпочитает писать так, будто ничего не происходит, – о любви, об отношениях, рассказывает обычные житейские истории. Кто-то пишет о своем новом эмигрантском опыте, и это яркая и очень болезненная проза. Антиутопий больше, кажется, не стало. Развлекательного и эскапистского, пожалуй, тоже. Но вот темы смерти, насилия, разрывающей боли, собственной беспомощности появляются в текстах постоянно. Хотя совсем не обязательно эти истории напрямую связаны с тем, что происходит сегодня, они могут рассказывать о прошлом. Понятно, что те, кто участвует в происходящем на поле боя, наверняка тоже напишут прозу о своем военном опыте, но это потом.

– Это один из самых бурно развивающихся сегментов зарубежного рынка. Что естественно – подросткам тоже хочется читать книжки. Вот и у нас тоже стало меняться. На эту мастерскую всегда записывается много участников.

– Да почему же неизвестной? Просто обучение писательским навыкам так в России не называли. И вообще никак не называли. Мы заимствовали этот термин для удобства. При том что в России учили выразительно писать еще в XVIII в., опираясь на античные риторики. В той же Славяно-греко-латинской академии, например, в которой Ломоносов учился, обучали правилам хорошего стиля, искусству говорить выразительно. А первую инструкцию на русском, как писать стихи, составил Тредиаковский. В 1735 г.

– Весьма. «Новый и краткий способ к сложению российских стихов» называлась эта его работа. Ломоносовская теория трех штилей – это ведь тоже своего рода инструкция для авторов. Много позже, когда занятия литературой демократизировались, стали появляться новые учебные пособия о том, как писать стихи, адресованные не слишком образованным читателям, – это случилось в самом начале ХХ в., но тоже, заметим, до революции... То есть традиция давняя, почти древняя, но институциализация обучения писательскому мастерству активно проходила в США и потом в Британии. Такого масштаба и размаха в России, так, чтобы во всех крупных университетах обучали творческому письму, – у нас не было, да.

– Я не очень хорошо знаю, как работают со студентами в Литинституте. Знаю, что в Лите трудятся прекрасные профессиональные авторы, но я ничего не ведаю про их методики. По крайней мере, на поверхность ничего не выносит – учебников или пособий... Так что вопрос об изменениях лучше задавать им.

– Не совсем. Скорее, значимое дополнение. Нас трудно сравнивать, все же мы учим не пять лет, а два года, принимаем не сотни студентов, а 25 в год, у нас нет поэзии, драмы, только проза и перевод, раз в два года – критика. Словом, наша магистерская программа намного более камерная. Однако, возможно, именно это и дает нам возможность возиться с каждым нашим студентом, буквально вести его за ручку к литературному совершенству, сидеть с ним над его текстом. И хотя наша магистратура совсем молодая, наши выпускники уже опубликовали великое множество талантливых рассказов и романов. Назову только несколько имен: Тимур Валитов, Сергей Лебеденко, Марго Гритт, Елена Тулушева, Светлана Павлова, Арина Киселева.

– Боюсь, список занял бы половину газетной полосы. Назову только самых новых партнеров CWS: Дом творчества Переделкино, с которым мы вот только что сделали фестиваль литературного творчества «Ближе». Мы провели совместный годовой курс с продюсерской компанией «Среда», и финалисты получили работу. Мы продолжаем сотрудничать с ВДНХ (читаем там просветительские лекции), с «Редакцией Елены Шубиной» придумываем новый курс, начинаем переговоры с «Яндексом», тоже вокруг одного курса.

Ветер, пробирающий насквозь

– Да, я пишу новую книгу. Ну, конечно, я не расскажу, о чем. Точно не о сегодняшнем дне. Если говорить в общих чертах, она о том, из чего состоит человек. Что остается от человека, если отнять у него его прошлое, например? Его детские воспоминания, как мать везла его на санках сквозь пургу в детский сад, а он был закутан по глаза и видел этими глазами только снежную мглу и спину матери? А если отнять у него его родной язык? И его любимую картошку со сметаной и укропчиком? Что-то вообще останется? Мне очень страшно про это думать до конца, но именно поэтому я об этом пишу.

– Обращались, но все больше по поводу «Современного патерика», как ни странно. И на театральной сцене он идет (в Московском Новом драматическом театре. – «Ведомости»). А вот «Мотя» пока ждет, потупившись, своей киносудьбы.

– Как это писатель и преподаватель взялась не за свое дело, вы хотите сказать? Увлеклась. Познакомилась с Татьяной Юрьевной Лесковой, которая отметила в декабре прошлого года 100-летний юбилей, и была очарована, поняла, что хочу рассказать про нее всем. Можно было бы, конечно, книжку написать. Но книжка про Лескову уже существует, на английском языке, и это очень содержательная биография. Странно было бы повторяться. К тому же Татьяна Лескова – профессиональная балерина, ее гораздо интереснее показывать, ее глаза, жесты, улыбку. Вот так все и сложилось. Поучаствовать в этой авантюре согласилась режиссер Татьяна Сорокина (в ее фильмографии «Русофил. История Жоржа Нива», «Несогласный Теодор» и др. – «Ведомости») и оператор Юлия Галочкина (работала с Алексеем Германом на военной драме «Воздух». – «Ведомости»).

– Мы собрали денег с помощью краудфандинга, слетали в Бразилию, где Татьяна Юрьевна живет, записали интервью. Денег недособрали, желающие нам помочь – обращайтесь, я не шучу. Но фильм «Донна Таня» все равно выпустим, видимо, залезем в долги. Сейчас пишется сценарий. К поздней осени планируем завершить работу и выйти в свет. Надеюсь, к следующему дню рождения Татьяны Юрьевны как раз и сделаем ей подарок.

– Надеюсь, о счастье жить и все пережить, перейти это бескрайнее поле, с ветром, пробирающим насквозь, но и с ромашками.