Антон Малышев: «Наши инвестиции в кино – это венчурные инвестиции»

Исполнительный директор «Кинопрайма» о том, зачем и как поддерживать авторское кино в России
Исполнительный директор фонда «Кинопрайм» Антон Малышев/ Андрей Гордеев / Ведомости

В Геленджике 5 октября впервые стартовал фестиваль актуального кино «Маяк», организованный некоммерческим фондом «Кинопрайм». Этот фонд был учрежден Романом Абрамовичем в 2019 г. Исполнительным директором «Кинопрайма» стал Антон Малышев, который ранее занимал аналогичную позицию в Фонде кино – государственном институте поддержки.

И если Фонд кино участвует в финансировании фильмов, ориентированных на широкую аудиторию, «Кинопрайм» нацелен на поддержку авторского кино и арт-мейнстрим: в диапазоне от сериала «Карамора» и грядущего блокбастера «Мастер и Маргарита» до социального триллера «Текст» и драмы «Один маленький ночной секрет». Всего за пять лет работы фондом было поддержано более 70 картин на общую сумму более 3 млрд руб.

В интервью «Ведомостям» Антон Малышев рассказал о критериях отбора проектов, которые поддерживает «Кинопрайм», о том, почему сегодня невозможен «новый» «Кинотавр», как отмена русского кино на европейских фестивалях повлияла на экономику авторских фильмов и как уход Голливуда отразился на отечественной киноиндустрии.

«Никто соревноваться с ушедшим «Кинотавром» не собирался»

– Когда летом вы объявили о создании фестиваля «Маяк», в индустрии начали немедленно сравнивать его с «Кинотавром». Вы как к таким сравнениям относитесь?

– Такое сравнение, конечно, комплиментарно. «Кинотавр» – старейший, крупнейший и самый яркий фестиваль российского кино. Но справедливости ради – каждый новый фестиваль сравнивают с «Кинотавром». Сравнивают и даже обвиняют, что тот хочет занять его место. Про «Новый сезон», например, тоже что-то подобное говорили в прошлом году. И вот он прошел в сентябре уже второй раз, и стало совершенно понятно, что это фестиваль со своим лицом и никто соревноваться с ушедшим «Кинотавром» не собирался.

Лично у нас тоже нет ни малейшей амбиции «повторить» «Кинотавр». Да даже если бы мы или еще кто-то этого захотел, мне кажется, ничего бы не получилось. Сильно изменилось время, изменился индустриальный контекст, и возобновить тот самый «Кинотавр» под новым названием просто невозможно.

Если использовать референсы из мирового опыта, нам бы хотелось сделать фестиваль, который был бы ближе к Sundance (американский кинофестиваль независимого кино. – «Ведомости»), чем к условным Каннам. Мы делаем акцент на программе, на поисках чего-то нового, свежего. Почему, собственно, «Маяк» называется фестивалем актуального кино – мы ищем фильмы, в которых авторы чувствуют время, фиксируют его в моменте и делают это максимально талантливо.

– А как это все отражено в критериях отбора фильмов в конкурс «Маяка»?

– У фестиваля есть программный директор, который отбирает наиболее сильные, с его точки зрения, фильмы. Им согласился стать Стас Тыркин, который отвечает за программу кинотеатра «Художественный» (Тыркин также является членом экспертного совета «Кинопрайма». – «Ведомости»). У меня была единственная просьба к Стасу как к программному директору – собрать крутую программу только из премьерных картин и так, чтобы там были не только фильмы «Кинопрайма». (Смеется.) Та программа, которая получилась в итоге, мне очень нравится. В ней удалось соблюсти баланс между зрительским кино и кино «не для всех», между новым кино и классическим.

– Сколько в итоге фильмов «Кинопрайма» в конкурсе?

– Всего в конкурс вошло 11 картин, и только пять из них сняты при нашей поддержке. Мне кажется, это хорошая пропорция. Картины, поддержанные фондом, обеспечивали сопоставимый процент и в конкурсах других фестивалей. В принципе, так и должно быть. Даже чисто статистически – мы работаем почти пять лет, и логично, что выходит довольно большое количество успешных фильмов с «Кинопраймом» в титрах.

– Входит ли в KPI проектов «Кинопрайма» фестивальный потенциал?

– Это важный критерий, но, конечно, не определяющий. Нет такого, что мы сбиваясь с ног ищем по рынку потенциальных участников Роттердама. Или поддерживаем любую картину только потому, что она в следующем году может поехать в Канны. Тут иная причинно-следственная связь. Работы, которые снимаются действительно талантливыми авторами, часто оказываются в конкурсах различных фестивалей. И важны фестивали не сами по себе, а потому что фестивальная премьера привлекает к картине внимание, помогает ей прожить более полную, более успешную жизнь и дойти до своего зрителя.

«Квоты на дебютантов мы не вводили»

– «Кинопрайм» был запущен в 2019 г. Какие цели были поставлены на старте работы фонда и в какой мере их удалось реализовать?

– При запуске «Кинопрайма» мы поставили перед собой цель поддерживать талантливое, интересное, свежее кино. Прежде всего российское кино для российского зрителя, но и копродукции в том числе. В этом направлении мы и двигаемся. За это время получилось поддержать больше 70 картин на общую сумму 3,2 млрд руб. Интересно, что из этих 70 картин примерно треть – это дебюты. Хотя никакой специальной квоты на дебютантов мы не вводили. Наш экспертный совет оценивает проект только с одной точки зрения – с точки зрения художественного качества. Кроме того, у нас есть команда аналитиков, которая просчитывает потенциальную экономику проекта – чтобы она хотя бы выходила в ноль. Поэтому очень приятно, что довольно много дебютантов пробились сквозь эти фильтры.

– А есть ограничения по бюджету фильмов, которые вы готовы поддерживать?

– С самого начала мы решили, что готовы вкладываться в фильмы с производственным бюджетом до 100 млн руб., размер поддержки – не более половины всего бюджета. Но если мы четко видим, что проект интересный, талантливый и в состоянии вернуть инвестицию больше 100 млн руб., мы в него заходим. Случается это нечасто, потому что талантливых, крутых проектов с более или менее уверенной экономикой на рынке в принципе не так много. А тех, которые при этом требуют каких-то инвестиций, еще меньше. Но такие случаи были.

– И в отличие от Фонда кино у вас нет ограничений по срокам, когда нужно вернуть поддержку?

– Фонд кино все-таки распоряжается бюджетными средствами, и, наверное, логично, что там установлены жесткие сроки релиза – три года после получения субсидии. Мы не бюджетная организация, мы можем ждать. Конечно, не десятилетиями – все-таки хотелось бы, чтобы деньги возвращались и мы могли бы поддержать новые проекты. Но при этом совершенно точно мы не гоним творцов, чтобы они условно к 9 мая сдали картину во что бы то ни стало – и не важно, что там с качеством. Нет, мы хотим, чтобы картина получилась ровно такой, какой ее хочет видеть автор. Если на это требуется чуть больше времени – мы ждем.

Например, «Воздух» Алексея Германа – один из первых проектов, которые мы поддержали, – в производстве примерно столько же, сколько существует «Кинопрайм». Но сроки завершения проекта неоднократно сдвигались по ряду причин – в том числе из-за локдауна. И вот в этом октябре будет премьера фильма на фестивале в Токио.

– В списке поддержанных фондом довольно много радикальных арт-фильмов – «Герда», «Конференция» и т. д. Такие проекты в итоге окупаются?

– Они довольно часто выходят в ноль. По крайней мере для нас – свою часть инвестиций нам, как правило, удается вернуть. Но с самого запуска «Кинопрайма» мы четко понимали, что каждый фильм совершенно точно не может быть успешным. И с творческой точки зрения, и по экономике. Наша задача заключалась в том, чтобы, поддерживая пакет фильмов (где есть и довольно радикальный, экспериментальный арт), сбалансировать общую экономику.

Пока это получается. Как я уже говорил, мы вложили больше 3 млрд руб., 70% этих средств – это где-то 2,2 млрд – уже законтрактованы с точки зрения реализации прав. То есть фильмы уже вышли и мы уже получили или скоро получим вложенные деньги. Оставшиеся 30% инвестированы в фильмы, которые еще в работе. Если грубо говоря мы сейчас остановимся и не будем больше входить ни в какие новые проекты, уверен, что мы выйдем в плюс.

«Наша работа близка к тому, чем занимаются бизнес-ангелы»

– Каким образом происходит возврат инвестиций? «Кинопрайм» получает часть прав на проект?

– Права остаются у продюсера. Просто по договоренности с продюсерами мы берем на себя реализацию части прав. Чаще всего распределяемся так, что «Кинопрайм» занимается онлайном – потому что у нас, например, есть соглашение с «Кинопоиском». А коллеги занимаются продажей телевизионных прав, кинопрокатом, международкой – т. е. направлениями, где у них выше компетенция.

– Минкультуры и Фонд кино судятся с продюсерами, которые не вернули субсидии либо не сняли в срок или совсем не сняли фильм. А каков механизм работы у «Кинопрайма» с должниками?

– У нас все-таки «мягкие деньги» – т. е. чаще всего это не заем, как в случае с возвратной поддержкой Фонда кино, а инвестиции. У нас другая история. Если эксперты рекомендуют зайти в проект, потому что он художественно перспективен, а аналитики говорят, что уровень риска разумный, мы заходим. Бывает всякое – в последние два года особенно. Случается, что проект не взлетает – ну что поделать. Нам важно, чтобы весь пакет в целом был успешен.

– Почему так получается, что в титрах ряда фильмов указан не «Кинопрайм», основанный Романом Абрамовичем, а лично Абрамович?

– Все просто. «Кинопрайм» обращает внимание на экономику проекта – мы в своей работе исходим из расчета, что поддержанный проект, в случае успеха, будет в состоянии вернуть инвестиции. Но на рынке есть довольно большое количество проектов, которые очевидно не смогут вернуть деньги ни при каких обстоятельствах, но при этом обладают высоким художественным потенциалом. Если вы видите в титрах благодарность лично Роману Аркадьевичу, имеется в виду, что Роман Аркадьевич поддержал этот проект по меценатскому треку.

– А в чем принципиальная разница? Вам тоже можно не вернуть взятые инвестиции, и ничего за это не будет. Разве это не меценатство?

– (Смеется.) Наверное, если сильно упростить, наша работа близка к тому, чем занимаются бизнес-ангелы. По сути, наши инвестиции в кино – это венчурные инвестиции. Я не то чтобы против благотворительности в чистом виде. Это замечательно, когда на рынке есть меценаты и меценатская поддержка. Но лично мы настроены на то, чтобы «Кинопрайм» работал долго. А чтобы так и случилось, у нас должны быть средства. И эти средства невозможно постоянно вливать извне.

Соответственно, мы должны получать их за счет нашей работы. И последние два года мы уже зарабатываем на себя сами – поддержка новых проектов ведется из оборотных средств фонда. Собственно, мы с самого начала хотели поставить фонд на крыло, чтобы дальше, дай Бог, он успешно существовал самостоятельно.

– В 2022 г. количество заявок в фонд резко упало. В 2023 г. поток восстановился?

– Год еще не закончился, но динамика, скорее, положительная. Наша отрасль, как всегда, показала высокую адаптивность. Даже в сегменте авторского кино продюсеры быстро перенастроили все производственные цепочки и схемы финансирования. До 2022 г. мы жили в определенном индустриальном ритме – год начинался с поездки на Берлинский кинофестиваль и Европейский кинорынок, а заканчивался в Венеции. Но в 2022 г. модель радикально изменилась. Крупнейшие международные фестивали играют в отмену всего русского, фонд Eurimages (Европейский фонд поддержки совместного кинопроизводства и проката. – «Ведомости») больше России не помощник. Судя по тому, что поток заявок к нам восстанавливается, отрасль адаптируется к новым условиям.

Снижение количества заявок может быть связано с еще одним обстоятельством. После запуска фонда первые пару лет нам приходили проекты, которые точно не по адресу. Это было ясно даже до всякой экспертизы. В последние два года заявок стало меньше, но они стали более осмысленными. Видимо, отрасль поняла, для чего мы нужны и какого рода картины могут в «Кинопрайме» получить поддержку.

И это, по-моему, очень хорошо. Эксперты немного выдохнули – им теперь не приходится читать по 20 комедий не лучшего качества. И мы имеем возможность отбирать более вдумчиво, более спокойно.

«Сериалы – это все-таки не наш профиль»

– Плохие комедии вам нести не надо. А с какими заявками стоит подаваться? Есть ли у фонда жанровые, тематические предпочтения?

– Все просто. Это должен быть талантливый, крутой, интересный проект. Помимо этого, нам важно, чтобы фильм отражал гуманистические ценности и, в идеале, выполнял некую просветительскую функцию. Это, может быть, не решающий критерий, но важный. Также для нас очень важно поддерживать дебютантов. Это в интересах всей отрасли – открывать новые имена и помогать им на самом старте.

У нас бывают случаи, когда эксперты прямо говорят, что вот этот проект, возможно, принесет денег, но при этом не хочется, чтобы бренд фонда был в такой картине. У фонда уже сформировалась определенная репутация, и мы бы хотели ей соответствовать.

– Речь идет только об игровых полных метрах? А сериалы или документальные фильмы?

– Мы поддержали сериал «Карамора», но это уникальный случай. Проект подавался как три полнометражных фильма, но потом в процессе работы было решено, что логичнее его выпускать как сериал. И в целом, я думаю, что сериалы – это все-таки не наш профиль. Во-первых, я не вижу запроса от отрасли. Если на рынке появляется крутой, талантливый сериальный проект, который делается серьезным автором, пусть даже в экспериментальном формате, найти на него деньги сейчас совсем не проблема. Сериалы – высококонкурентная часть отрасли, где сейчас циркулирует большой объем довольно легких денег. А во-вторых, сегодня, когда все сложно с международными продажами, у сериалов, по сути, всего один вид прав – онлайн. Это может сработать на экономику платформы, которая за счет выпуска крутого сериала приобретет подписчиков. Но не понятно, какую роль здесь может играть «Кинопрайм».

С документалистикой у нас тоже пока не очень получается. Не так много подается заявок и не так много среди них проектов, которые логично поддержать. Да и в целом не складывается по ряду причин. Например, у нас была возможность сделать отличный проект с выдающимся документалистом Виктором Косаковским. Но фильм был связан с «Челси» – съемочная группа должна была прожить с командой год. Понятно, что в текущих условиях, к большому сожалению, мы этот проект пока запустить не можем.

– Из этих 70 поддержанных проектов, есть те, которыми особенно гордитесь?

– Мне сложно выбрать. Есть фильмы, которые нравятся лично мне как зрителю. Есть фестивальные хиты – вроде «Жены Чайковского» Кирилла Серебренникова, который попал в каннский конкурс. «Капитан Волконогов бежал» был в Венеции. В Венеции же взял приз «Китобой», «Герда» – в Локарно. «Экспресс» Руслана Братова, один из моих любимых фильмов, завоевал гран-при фестиваля «Окно в Европу». «Один маленький ночной секрет» Наташи Мещаниновой был в Роттердаме… Есть и зрительски очень успешные проекты – та же «Карамора».

В 2024 г. у нас должно выйти несколько потенциально кассовых фильмов. Это «Воздух» Алексея Германа, «Свободное падение» Олега Уразайкина (дебютанта, к слову), «Самая большая луна» – наши «Сумерки» от Алексея Попогребского, а также «Мастер и Маргарита» Михаила Локшина.

Еще много интересных проектов в работе. Например, Александр Хант доснял «777». В свою очередь, начал съемки «Волков» Михаил Кулунаков – это режиссер «Тропы», первого фильма на алтайском языке.

– А в каком объеме вы вложились в «Мастера и Маргариту»?

– Менее 10% бюджета. Мы зашли на финальной стадии.

– Ну там производственный бюджет – порядка 1 млрд руб. Считается, что фильм окупился в прокате, если собрал в 2,5 раза больше своего производственного бюджета. Поддержка «Мастера и Маргариты» – это инвестиции или меценатство? Какие у вас ожидания?

– С экономикой проекта действительно могут быть сложности. Но уверен, что по крайней мере творческий результат будет достойный.

«Сегодня все ищут какие-то новые рецепты»

– Что происходит с международными проектами «Кинопрайма» после февраля 2022 г.?

– Мы с самого начала работы фонда пробовали взаимодействовать с коллегами из других стран и вкладываться в проекты, которые создаются в копродукции. И таких проектов было довольно много. Участвовали коллеги из Прибалтики, Финляндии, Германии, Израиля и др. Европа была ключевым партнером. Но теперь европейцы не идут в копродукцию с российским участием. Не потому что не хотят или им не нравятся проекты. Нравятся, но риски вхождения повысились многократно. Европейский инвестор банально не может у себя реализовать права из-за сильного общественного давления – фильм могут не пустить в прокат или кинотеатры будут осаждать какие-то манифестации.

До 2022 г. международные коллаборации активно развивались, мы знаем много успешных совместных проектов, но сейчас эта история практически полностью прекратилась. Сразу после февраля был яркий момент мгновенного разрыва всех связей. Вплоть до того, что были проекты, в которые западные коллеги успели внести часть своих инвестиций, а оставшиеся средства перечислять не стали. Здесь нужно сказать большое спасибо Министерству культуры, которое оперативно отреагировало на форс-мажорные обстоятельства. Летом прошлого года экстренно был проведен конкурс, в ходе которого поддержали российских продюсеров, чьи проекты зависли из-за потери европейских партнеров. В частности наша картина «Каникулы» получила такую поддержку и теперь в конкурсе «Маяка».

– Есть ли уже успешные примеры копродукций со странами MENA, Азии, Латинской Америки, куда сейчас с точки зрения экспорта смотрят наши кинопродюсеры?

– В рамках нашей работы мы пока не видим всплеска копродукций с этими регионами. Наверняка такие проекты есть, но в сегменте именно авторского кино их сложно найти. К сожалению, ничего похожего на Eurimages, только в рамках, например, БРИКС или хотя бы в рамках СНГ пока не создано. Хотя это было бы очень кстати. Пусть сама поддержка фонда Eurimages была не очень велика в чисто денежном выражении, она была все равно значима – как бы подтверждала уровень качества и ориентировала отборщиков крупных международных фестивалей.

Сегодня все ищут какие-то новые рецепты. Среди прочего отрабатывают взамен европейского (Канны, Венеция, Берлин и т. д.) новый фестивальный трек. Например, Токио, Шанхай, Пусан. Анализируется, как повышает экспортный потенциал участие в азиатских смотрах. Как я уже сказал, пока в сегменте авторского кино – сужу по проектам, к которым мы имеем отношение, – Азия, к сожалению, не стала полноценной заменой европейского рынка. Хотя азиатский рынок огромен. Может быть, региональным национальным кинематографиям, в частности якутской, будет легче туда проникнуть. Насколько я понимаю, там уже есть прямые контакты. Но опять же, по этому поводу нет никаких открытых данных или исследований.

С Латинской Америкой или MENA – тоже пока нет видимого прогресса по линии авторского кино. Так просто на эти рынки не зайти. Все-таки в разных частях света свой менталитет, свои предпочтения, свой юмор. Но, возможно, сейчас в целом по новым направлениям надо посмотреть, подождать и тогда уже понять, что получается.

«Часть отрасли буквально залили деньгами»

– Какие вы видите последствия у стримингового бума – для индустрии в целом? Не оттягивают ли сериалы кадры из полного метра?

– Последствий много – и положительных, и, скажем так, неоднозначных. И творческих, и финансовых. Конечно, огромное количество запусков сериалов с довольно легкими деньгами и довольно существенными бюджетами разогнало экономику всего рынка. Возросшие расценки ничем не обоснованы и объясняются лишь тем, что часть отрасли буквально залили деньгами. Казалось бы, что плохого, если второй режиссер получает 500 000 руб. в месяц? Большой сериальный проект с серьезным бюджетом спокойно потянет такие зарплаты, а вот небольшое авторское кино, естественно, такого себе позволить не может.

Вместе с тем я не могу сказать, что всех переманили в сериалы и работать не с кем. Все-таки картины в авторском сегменте чаще всего делаются не с целью заработать, а потому что люди хотят сделать крутое кино. Люди работают на имя или из мотивации снять фильм своей мечты. Поэтому нам пока удается сбалансировать бюджеты.

Дефицит людей случился не только из-за стримингов, но и по довольно горькой причине. Немалое количество молодых, перспективных профессионалов с серьезной фильмографией покинули страну за последние два года, решив продолжать карьеру за рубежом. Они либо пытаются открыть свои компании, либо участвуют в международных проектах. Для нас как страны, как индустрии это большая потеря. Если даже убрать за скобки высокие материи и говорить чисто в индустриальном аспекте – это специалисты, в чье развитие были вложены огромные ресурсы, они могли бы двигать нашу индустрию вперед. Я очень надеюсь, что пойдет обратный процесс, и люди через какое-то время начнут возвращаться и будут снова работать дома.

– Но средний бюджет на авторское кино растет – если судить по заявкам, поступающим в фонд?

– Да, подрастает. Но спасибо опять же Министерству культуры, которое планомерно поднимает размер господдержки по дебютам и по авторскому сегменту вообще. Это хотя бы отчасти компенсирует общую инфляцию. У нас довольно много проектов, где есть государственная поддержка по линии Министерства культуры, и есть какое-то количество проектов, которые поддерживаются Фондом кино.

– Обычно продюсеры идут сначала в Минкультуры и Фонд кино, а потом к вам?

– По-разному. Есть проекты, в которые мы подключаемся еще на стадии девелопмента и фактически запускаем с партнерами. Но бывает и так, что к нам приходят продюсеры уже с господдержкой и просят денег на завершение.

– Если говорить про кинотеатральный прокат – помог ли уход Голливуда улучшить сборы российскому артхаусу или арт-мейнстриму?

– Как только ушел Голливуд, среди прочих мыслей у меня возникла такая: вот же, у нас появилась уникальная историческая возможность заполнить освободившуюся в прокате нишу сложным, интересным кино. Причем не обязательно российским. Грубо говоря зритель массово потреблял фастфуд, а теперь мы можем попробовать его от фастфуда отучить и предложить ему что-то более здоровое и сбалансированное.

Получилось то, что получилось. С одной стороны, «Треугольник печали» в ограниченном прокате и полные залы – и это здорово. С другой стороны, активно продолжаются пиратские показы голливудских фильмов. И понятно, что никто с этим бороться не будет.

– Периодически звучат предложения о легализации пиратского проката голливудских релизов. Ваша позиция какая?

– Нас с детства учили, что воровать нехорошо. Если мы собираемся показывать кино в пиратском режиме без согласования с правообладателем – это воровство. Кроме того, несмотря на потерю Европы, российское кино все-таки продается на внешние рынки. И если мы здесь будем воровать зарубежный контент, рано или поздно получим ответную реакцию. Кому от этого будет лучше? По-моему, никому. Гораздо логичнее было бы поддержать кинотеатры, например, увеличив финансирование программы «Пушкинская карта» на ближайшие пару лет.

А главное, если уж совсем честно… Мы все много лет говорили о засилье низкокачественного, низкопробного голливудского контента, про чуждые ценности, которые он прививает нашим детям. И вот Голливуд сам ушел, а мы судорожно за него цепляемся.