Игорь Толстунов: «Мы представляем интересы зрителя»

Основатель компании «Профит» о том, почему режиссер и продюсер должны слышать друг друга
Основатель и владелец продюсерской компании «Профит» Игорь Толстунов/ Екатерина Чеснокова / РИА Новости

Основатель и владелец продюсерской компании «Профит» Игорь Толстунов – один из тех людей, с именами которых связана история нового отечественного кино. В 1990-м вместе с Валерием Тодоровским и Сергеем Ливневым он создал одну из первых частных российских компаний «ТТЛ», на счету которой, в частности, «Любовь» Тодоровского и «Мечты идиота» Василия Пичула.

С 1995 по 2005 г. он возглавлял киночасть медиаимперии Владимира Гусинского – студию «НТВ-Профит», которая даже в период малокартинья – второй половины девяностых и начала нулевых – исправно поставляла на рынок резонансные проекты. В том числе номинировавшийся на «Оскара» фильм «Вор» Павла Чухрая, «Три истории» Киры Муратовой, народные хиты «Сирота казанская» Владимира Машкова и «Ворошиловский стрелок» Станислава Говорухина.

Именно Толстунов открыл режиссеров Оксану Бычкову и Валерию Гай Германику, став продюсером их дебютных кинокартин «Питер ФМ» и «Все умрут, а я останусь» соответственно. «В их работах есть свежесть, которую не часто встретишь в кино, это меня и привлекает», – говорит он про работу с дебютантами.

Толстунов также активно продюсирует сериалы. Объяснение, что сериалов в его фильмографии становится все больше, простое: на масштабные зрительские фильмы, как говорит продюсер, сейчас трудно найти бюджеты, поскольку кино «не та зона, которая привлекает инвесторов».

Тем не менее уже в январе 2024 г. в прокат выйдет фильм «Мастер и Маргарита», бюджет которого – 1,2 млрд руб. На то чтобы снять такую высокобюджетную экранизацию знаменитого романа Михаила Булгакова, потребовались усилия и инвестиции сразу трех кинокомпаний – «Марс Медиа», «Амедиа», «Профита» и двух фондов – частного «Кинопрайм», государственного Фонда кино.

О том, как снимать большое зрительское кино и привлекать аудиторию на небольшие артовые проекты, а также что хорошего в том, когда у режиссера есть «определенная степень упертости» и почему в России до сих пор не сложилась киноиндустрия, продюсер Игорь Толстунов рассуждает в интервью «Ведомостям».

«Каждый хороший российский фильм работает на нас всех»

– В начале октября впервые прошел фестиваль актуального российского кино «Маяк», где вы были председателем жюри. В программе смотра, который был организован фондом «Кинопрайм», доминировали проекты дебютантов и просто молодых режиссеров. Строго говоря, процентов на девяносто это был конкурс молодого кино. Ваши ощущения от нового поколения – хотя бы в том срезе, который представил «Маяк»?

– Если честно, я поражен – с каждым днем нам все сложнее и сложнее было выбирать, потому что очень качественные работы. У меня ни разу не возникло невыносимое ощущение, когда ты сидишь в зале, а тебя выворачивает наизнанку, просто начинают выламываться суставы, и ты хочешь уйти, но не можешь по определенным причинам. Что, как мы все знаем, случается довольно часто.

А здесь какая-то плотность в картинах. Можно обсуждать каждый отдельный фильм: какие-то штуки, которые понятны – не понятны, нравится – не нравится, банальность – не банальность и т. д. Но в целом видно, что люди пытаются поговорить о важном, и у них это получается. Я от начала и до конца на каждом фильме был включен в историю. Не припомню такого ощущения на наших фестивалях, где мне довелось бывать, включая даже «Кинотавр». (Гран-при фестиваля «Маяк» был присужден фильму «Каникулы» – дебютному полному метру режиссера Анны Кузнецовой, продюсер – Наталья Дрозд. – «Ведомости».)

– Фестиваль – отдельная история с особой публикой. А вот как довести эти фильмы до зрителя?

– Чтобы зрители начали «покупать» артхаус, нужна очень длительная планомерная работа. Есть кинотеатры, которые ее ведут, их полсотни на всю страну. В этом смысле онлайн-платформы чем хороши? Что ежели они правильно позиционируют подобного рода продукт в своей огромной библиотеке – не убирают на последнюю строчку интерфейса, куда не ступает нога человека, а продвигают на зрителя, – то многие наверняка захотят посмотреть. Я лично часто смотрю на платформах российский артхаус. Я думаю, что любой канал коммуникации со зрителем для такого кино крайне важен.

– А клубный показ? Не обязательно в кинотеатрах.

– Это, что называется, «фактурит ситуацию». Сделали раз показ, два показ, пришел зритель, привел кого-то из друзей. Это медленная и важная работа со зрителем, чтобы он почувствовал вкус к такому кино. Когда-то, еще во времена «Медиа-Моста», мы проводили исследование, и оно показало, что кино, о котором мы сейчас говорим, готовы смотреть 4% от опрошенных. Я не думаю, что с тех пор этот процент сильно изменился. И с каждым фильмом нужно работать индивидуально, тут нет никаких схем специальных.

– 18 лет назад, когда вы с Александром Роднянским (признан Минюстом иноагентом) покупали у Марка Рудинштейна фестиваль «Кинотавр», работа с авторским кино, продвижение его к зрителю входили в состав задач (в 2010 г. Толстунов вышел из состава совладельцев фестиваля)?

– В том числе. Тогда основная амбиция была сделать этот фестиваль частью нарождающейся индустрии. Это была середина нулевых, к тому моменту уже вышло несколько суперуспешных российских картин, число кинотеатров росло, это становилось выгодным. И «Кинотавр» должен был превратиться, и превратился в конечном итоге, в такое место, где можно было смотреть разное кино, обсуждать разные аспекты индустриальные, и в том числе, безусловно, и артовые.

– Сейчас индустриальное значение фестивалей сохраняется? После исчезновения «Кинотавра» у нас, как ни странно, возник период многофестивалья.

– Ну что значит возник? В последние пару десятков лет в России и так было много фестивалей. И это хорошо. Большие фильмы, занимающие первые строчки бокс-офиса, это такие локомотивы индустрии. Для «маленьких», артовых нужны фестивали. Без этого им не выжить. А на самом деле это некий общий процесс. Не помню, кто запустил формулировку, но мне она кажется справедливой: «Каждый хороший российский фильм работает на нас всех. Каждый плохой рубит сук, на котором мы все вместе сидим».

«Первыми прыгнули в пропасть, закрыв глаза»

– «Сердце Пармы» режиссера Антона Мегердичева и «Мастер и Маргарита» режиссера Михаила Локшина – два сложных и долгих проекта. Между выходом их на экраны – год и несколько месяцев, но эти месяцы дорогого стоят, лет за 10 зачтутся. Начнем с «Сердца Пармы» – первый большой релиз после ковида, после начала СВО, вышел в прокат 6 октября 2022 г. И фильм собрал, как нам всем тогда казалось, много – 934,4 млн руб. (данные ЕАИС государственного Фонда кино). Но оправдал ли он ваши ожидания? Что вообще тогда происходило с рынком?

– Во-первых, я должен отметить, что оба этих проекта я делаю в партнерстве с другими продюсерами. «Сердце Пармы» – с Владом Ряшиным, Дашей Лавровой из Star Media и Антоном Златопольским (заместитель гендиректора холдинга ВГТРК, гендиректор канал «Россия 1». – «Ведомости»). Это очень большой проект, и в одиночку никому его было бы не потянуть.

Что касается проката «Пармы», то изначально у нас существовали договоренности с Disney, и эстимейт, как всегда, осторожный у прокатчиков был на уровне 1,5 млрд руб. Но Disney в 2022 г. ушел вместе с другими голливудскими компаниями, мы остались наедине с ситуацией. И так вышло, что из крупных картин оказались первыми, кто прыгнул в пропасть, закрыв глаза. Никто не понимал, включая нас самих и нашего дистрибутора «Централ партнершип», чего ожидать. Нам вообще было не на что опереться, никакой аналитической базы за последние, грубо говоря, 8–10 месяцев до выхода «Сердца Пармы» не было. Но это же кино, а не предмет антиквариата, который, если сегодня рынок упал, ну, давайте пусть еще лет 10 полежит, посмотрим, может, рынок вернется. С кино это невозможно, поэтому мы понимали, что все равно надо выходить.

Российские картины в тот момент собирали в лучшем случае 100–150 млн руб. Не такие масштабные, как наша, с другим маркетинговым ресурсом, но все же. А дальше произошли любопытные вещи для нас и, я думаю, что для рынка тоже. Во-первых, выяснилось, что зритель все-таки есть, хотя начали мы с небольшой цифры – 135 млн руб. за первые выходные. Но в последующие уикенды мы падали очень скромно, а на праздничный ноябрьский уикенд – через месяц практически после старта – был даже прирост. То есть картина «раскатилась», сарафан был хорош, и зритель пошел. В общем, имеем право похвастаться, что все восемь недель – да, без Голливуда, но тем не менее – мы были на первом месте, а на девятой неделе – на втором. И только потом, когда начались новогодние праздники, картина осталась уже в небольшом количестве кинотеатров.

– Кстати, сколько там было государственных?

– 223,5 млн руб. безвозвратных и 150 млн руб. – возвратных. При бюджете в 700 с небольшим миллионов рублей. Поэтому, когда чудесные эксперты в кавычках заявляют, что мы все работаем на государственные деньги и палим их почем зря, стоит пояснить, что на больших проектах это просто невозможно. Фонд кино не покроет бюджет полностью, а возвратные деньги ты должен вернуть вне зависимости от сборов фильма.

– Это долгое стояние на первой строчке происходило вообще без ваших дополнительных усилий? Только на сарафане?

– Нет, конечно. Понимая, что зритель продолжает идти, мы увеличивали маркетинговый бюджет ненамного, но дважды. И это сработало впрямую: добавили 10 млн руб., на выходе собрали дополнительные 30–40 млн руб. И потом, не надо забывать, «Сердце Пармы» – это все-таки историческая драма по большей части.

С точки зрения рынка, на мой взгляд, все кино делится на развлекательное и не развлекательное. И, соответственно, этот индекс, грубо говоря, развлекательности – он у всех картин разный. И мы вполне отдавали себе отчет, что наш проект не такое прям развлечение. Это реальная история судьбоносного выбора человека – жить ему или умереть. Почему и за что.

– У Константина Эрнста (гендиректор «Первого канала», продюсер), не помню уже точно, на выпуске какой картины, был лозунг «По телеку не покажут». Понятно, что это и тогда было лукавством, потому что по телеку рано или поздно показывали почти все. Но сейчас окно очевидно сократилось, ведь еще до телека на платформах может выйти много всего. То есть появилось, по сути, два окна: цифровое и телевизионное. Это сильно повлияло на прокат?

– Конечно. И в связи с «Пармой» мы обсуждали и это тоже. Возможно, для увеличения результатов проката было бы правильно выйти на платформах чуть позже. Но мы же понимали, что им было интересно получить картину перед новогодними каникулами, когда смотрение увеличивается. И, взвесив баланс цифр, мы поняли, что на прокате, который к этому моменту шел два с лишним месяца, мы уже не соберем тех денег, которые на тот момент предлагали платформы.

– Сколько платформ одновременно купили «Сердце Пармы» и за какую сумму?

– Три платформы. Цифру сделки я по понятным причинам назвать не могу.

– Но она была двузначная или трехзначная в миллионах?

– Трехзначная.

– Изначально шел разговор о том, что будет еще и сериал «Сердце Пармы». Что с ним?

– Должен сразу сказать, что мы не работали по известной формуле четыре плюс один, когда снимают материал объемом на сериал, а потом запихивают его и в формат полного метра тоже. У нас был написан сценарий восьмисерийного сериала и сценарий фильма. Естественно, практически весь фильм входит частью в эти самые восемь серий. Но писались и снимались они раздельно. Сейчас заканчивается работа над сериалом для канала «Россия 1».

«Мы не хотим короткое и плохое кино, хотим длинное и хорошее»

– «Мастер и Маргарита» – проект тоже давний, конфигурация которого менялась прямо на глазах. В Фонде кино он питчинговался сначала Николаем Лебедевым в качестве режиссера, потом – с Михаилом Локшиным, который вместе со сценаристом Романом Кантором нашел принципиально новый драматургический ход для экранизации. А чей вообще это был изначально замысел? Кто произнес: «А не замахнуться ли нам на Михаила нашего Булгакова?»

– Это была идея Рубена Дишдишяна (основатель кинокомпании «Марс Медиа». – «Ведомости»). Он инициировал эту историю, если не ошибаюсь, в 2017 г. И предложил мне поучаствовать. Вот с тех пор мы и пытаемся это сделать.

– Как и «Парма», «Мастер и Маргарита» – фильм сложнопостановочный. Производство в нашей стране все еще остается относительно дешевым по сравнению с европейским и американским? Или уже нет?

– У нас дешевле. Потому что несравнимые затраты в части «над чертой», как принято говорить, т. е. гонорарная составляющая. Ну, и чисто технические вещи, я думаю, пока дешевле все-таки. Что касается компьютерной графики, это у нас реально в разы дешевле, чем на Западе.

– А качество сопоставимо?

– Безусловно. Да что далеко ходить? Посмотрите на «Вызов», «Повелителя ветра».

– На этой кинокартине работали исключительно российские специалисты или вы кого-то привлекали?

– Привлекали. Арт-концепты нам делали в том числе и зарубежные коллеги. Мы и для «Пармы» привлекали. Но основное производство, конечно, здесь, в России.

– Цифра бюджета проекта «Мастер и Маргарита» уже обнародована, и она велика: 1,2 млрд руб. Чьи это деньги?

– Это Фонд кино, «Амедиа», «Кинопрайм» и наши собственные средства – «Марс Медиа» и «Профита». Государственных денег меньше 50%. Остальные деньги частные. Основной частный инвестор, конечно, «Амедиа».

– Уже после съемок «Серебряных коньков» – дебютного фильма Михаила Локшина – я слышала от участников, что он режиссер, который умеет добиваться результата, который его удовлетворит. Было ли у него право финального монтажа? И, кстати, у кого обычно право финального монтажа на больших картинах – режиссера или продюсеров?

– В нашей системе производства, по договору, всегда у продюсеров. Но это нельзя рассматривать утилитарно и механистично. Режиссер принес – продюсеры приняли. Или сказали: «Нет, давай вот здесь отрежем». Так не бывает. Монтаж – это очень тонкая вещь, не поддающаяся умозрительным советам. Сначала мы вымываем какие-то огромные кирпичи, большие части этих конструкций, потом дело доходит до тонкостей, до каких-то ну уже прямо чисто монтажных нюансов, переходов, склеек. Хорошо, когда у режиссера есть определенная степень упертости. Просто она не должна доходить до такого состояния, когда режиссер перестает слышать, что ему говорят.

Работа над фильмом – это всегда диалог, длительный сложный процесс. Он касается всего на свете – и кастинга, и монтажа, и сценария и т. д. Вот я могу сказать о монтаже на примере «Пармы». У нас тоже были длительные, причем довольно жесткие, разговоры продюсеров с режиссером Антоном Мегердичевым по поводу каких-то сцен, монтажных переходов и т. д., хронометража в первую очередь. Это были качели: сократили – добавили, опять сократили – опять добавили и т. д. Мы хотели короче, но короче оказалось хуже. Поэтому в какой-то момент остановились и приняли компромиссный вариант. Мы же все не то чтобы хотим короткое и плохое кино на выходе, мы хотим длинное и хорошее. Мы, продюсеры, всегда говорим: «Мы представляем интересы зрителя. И, значит, стоим на его стороне». Продюсеру важно, чтобы зритель не скучал, вот и все.

– И кинотеатры чтоб брали.

– Да, кинотеатры, конечно. Понимаете, они говорят: «Нам бы хорошо 2 часа 15 минут максимум». Ну, не получается уложить в 2 часа 15 минут фильм с теми характеристиками, которыми обладает материал «Мастера и Маргариты», поскольку это будет коротко, но скучно. И непонятно.

– Какой сейчас метраж у фильма?

– 2 часа 31 минута без титров.

– На какой охват аудитории вы рассчитываете?

– Исследования, которые проводят сейчас наши прокатчики, говорят о том, что ожидания фильма по роману «Мастер и Маргарита» достаточно высокие. Есть фанаты – и с ними, кстати, может оказаться достаточно сложно. Но есть огромное количество людей, которые просто любят роман, читали и должны пойти на фильм. В общем, мы рассчитываем на широкую узнаваемость бренда.

– Отчасти этим было вызвано то, что вы вернули название романа? Рабочее название фильма было «Воланд».

– Отчасти этим, но в основном тем обстоятельством, что в процессе работы над фильмом нам становилось все более понятным, что это вообще история любви Мастера и Маргариты. В этом смысле «Воланд» превращался в такой дезориентирующий момент. Ну и маркетинг, конечно. В общем, сейчас мы понимаем, что «Мастер и Маргарита» – это и точнее, и правильнее.

– Фильм уже продан на платформы и телеканалам?

– По платформам уже есть предложения. На телеканалы пока нет.

«Бум интереса инвесторов к российскому кино быстро схлынул»

– Вы – один из тех людей, с чьим именем связана история продюсирования в российском кино. Причем один из немногих, у кого изначально профильное образование – экономический факультет ВГИКа. В какой момент вы ощутили себя именно продюсером, а не организатором производства?

– Наверное, в тот момент, когда мы поняли, что это наше и мы несем ответственность за свои фильмы от и до. Мы взяли кредит на первый фильм, нам надо было его отдавать. Но вопрос даже не в этом, просто... Ну как объяснить? Ну, вот это – твое родное.

– Студия «ТТЛ» расшифровывалась как «Толстунов, Тодоровский, Ливнев», была создана в 1990 г. и просуществовала несколько лет. Какие из ее проектов вам сейчас кажутся самыми важными?

– «Любовь» и «Подмосковные вечера» Валерия Тодоровского – оба фильма участники официальной программы Каннов, плюс отечественные фестивали и премии. «Кикс» и «Серп и молот» Сергея Ливнева, «Мечты идиота» Васи Пичула. Еще мы сделали несколько документальных любопытных фильмов. Все картины были заметными, но наступил один из первых кризисов в постсоветской России...

– То есть вы распались исключительно по финансовым причинам?

– Ну, денег-то негде было взять. Потому что чудесный бум интереса частных инвесторов к новому российскому кино как-то очень быстро схлынул. И небольшой период многокартинья сдулся. В середине девяностых было 30–35 картин в год от силы. При том что какие-то деньги Минкульт, тогда это было Госкино, давал.

– Но как раз в начавшийся период малокартинья вы уже не как «ТТЛ», а как самостоятельный продюсер, глава компании «Профит» возглавили киночасть медиаимперии Владимира Гусинского. То есть частного инвестора.

– Да, внутри холдинга «Медиа-Мост» создали компанию «НТВ-Профит», которая произвела штук 15, наверное, фильмов. Без ложной скромности, некоторые из них были успешны. «Вор» Чухрая – номинация на «Оскара», «Три истории» Муратовой – конкурс Берлина, «Сирота казанская» Машкова – народный хит, который, кстати, до сих пор иногда возникает в телевизоре.

– А это всегда была схема финансирования «государство плюс Гусинский»?

– Мне кажется, что все время был только «Медиа-Мост». У Минкульта не было тогда денег. Я помню, мы встречались вместе с Гусинским с Арменом Николаевичем Медведевым (в тот момент – глава Госкино. – «Ведомости»), и, в общем, результата это большого не принесло. Не надо забывать, в 1998-м грянул очередной кризис.

– На протяжении всей вашей карьеры, помимо больших фильмов мэтров у вас были еще и дебютанты. Вы с Еленой Гликман запустили Оксану Бычкову с «Питер ФМ», у вас была Валерия Гай Германика с ее первым полным метром «Все умрут, а я останусь». Я знаю, что для Сергея Сельянова и Рубена Дишдишяна работа с дебютантами это такое отдельное больше направление. А для вас?

– Не сказал бы, что для меня это отдельное, специально выделенное направление, просто с молодыми интересно. Они не находятся в шорах каких-то законов, порой кажется, их никто никогда ничему не учил. В их работах есть свежесть, которую не часто встретишь в кино, это меня и привлекает. Кстати, «Любовь» Валерия Тодоровского тоже ведь была дебютом.

«Все упирается в благосостояние населения»

– Помимо полных метров, вы еще очень много работаете и с сериалами. И, кстати, у вас ведь есть сериал, который по формату можно назвать «платформенным», хотя до появления платформ тогда было еще очень далеко. Я имею в виду «Школу» Валерии Гай Германики.

– Да, это такой проект, который вырос из в общем-то артхаусного фильма. Но это была инициатива Константина Эрнста. Мне, если честно, не пришло в голову, что из этого материала можно сделать сериал. А Константин Львович увидел в этом необходимость какую-то для себя. И это его риск, если не подвиг. Потому что это было кино, абсолютно непривычное зрителю телевизионных сериальных мелодрам. С появлением платформ ситуация, конечно, изменилась. Я многое смотрю, и в большинстве случаев это сделано талантливо.

– В текущий момент в вашем портфеле проектов какой процент сериалов?

– Ну, я не знаю, процентов, наверное, 70–80.

– И вас в принципе устраивает такая ситуация?

– Не то чтобы устраивает, но просто будем объективны – сегодня большие фильмы не очень понятно, как создавать, где брать бюджеты. Это становится такой абсолютно чистый эксклюзив.

– Из-за сложности в привлечении частных инвестиций?

– В первую очередь. Для фильмов с небольшим или средним бюджетом все активнее работает схема: государство (Минкульт или Фонд кино) плюс прокатчик, плюс платформа или телевизор. Ну, платформа, скорее, поскольку телевидение сейчас редко покупает кино, за исключением событийного. А для больших бюджетов без частных инвесторов не обойтись.

– Почему все-таки не работают на регулярной основе частные инвестиции? По идее, за без малого пять лет существования «Кинопрайма», наверное, могло было бы возникнуть еще несколько таких фондов, но ничего подобного не произошло.

– Кино, к сожалению, не та зона, которая привлекает инвесторов. Волатильность огромная. Риски огромные. Инвестор, обычный инвестор, он как говорит: «Ребят, а какие сборы вы мне можете обещать?» «Ой, – отвечаете вы, – знаете, бывает, фильмы собирают миллиарды!» «Ну, а много таких фильмов?» – спросит инвестор. Потом проведет исследования, после которых, скорее всего, отойдет в сторону. И это не изменится, пока не заработает индустрия.

– О том, что индустрия вот-вот заработает, мы слышим последние лет 20. Почему до сих пор не заработала?

– Зрителей в кино мало, просто зрителей. В европейских странах объективно население гораздо меньше, чем у нас, поэтому им сложно окупать дорогое кино. Но у нас-то людей достаточно. Вот «Чебурашку» посмотрело 22 млн зрителей. И это было бы нормально, если бы это не был исключительный случай. Понимаете – исключительный! Значит, все упирается в благосостояние населения – поход в кинотеатр дорогая вещь для большинства наших сограждан. Как была, так и осталась.

– Присутствие Голливуда в сером сегменте сильно оттягивает зрителя? И как вы относитесь к идее принудительного лицензирования?

– Я плохо к этому отношусь. Голливуд без лицензии – это неправильно, это воровство. Ну, давайте сейчас придем в какой-нибудь супермаркет и начнем брать бесплатно продукты. Интересно, что за этим последует? Но при этом я понимаю, что со стороны легко говорить, а когда ты владелец кинотеатра и тебе нужно платить аренду и зарплату сотрудникам и ты каждое мгновение находишься под дамокловым мечом закрытия, конечно, начинаешь искать пути выживания.