Жора Крыжовников: «Чтобы их заманить, нужно на пупе крутиться»

Жора Крыжовников (псевдоним Андрея Першина) ворвался в кино ровно 10 лет назад с комедией «Горько!», которая стала «спящим» кассовым хитом. Дебют молодого режиссера сенсационно заработал 773 млн руб. (данные «Бюллетеня кинопрокатчика»). С тех пор Крыжовников превратился в одного из самых коммерчески успешных российских постановщиков. 

В последние годы Крыжовников не снимает для кинопроката, почти полностью переключился на сериалы для платформ. Его драмеди «Звоните ДиКаприо!» (2018) для видеосервиса Premier оказалась среди первых резонансных платформенных проектов, с которых можно отсчитывать стриминговый бум в России. 

9 ноября на Wink и Start стартовал показ криминальной драмы «Слово пацана. Кровь на асфальте» – пока лишь второй сериал для Крыжовникова-режиссера. С 2021 г. он занимает позицию креативного продюсера «НМГ студии» (входит в холдинг «Национальная медиа группа»), поэтому его имя можно встретить в титрах многих стриминговых сериалов-хитов – «Фишер», «Надвое», «Актрисы».

В интервью «Ведомостям» Жора Крыжовников рассказал о том, как передача «До 16 и старше» помогла ему в работе над новым проектом, как видеосервисы изменили индустрию и почему он пока не планирует снимать полные метры.

«За этими историями есть свой собственный мир»

– Я искал проект, с которым мне было бы страшно работать. Обычная практика. В тот момент мы снимали фильм «Родные» (вышел в прокат в 2021 г.; Крыжовников выступил одним из продюсеров и сценаристов проекта. – «Ведомости»), я не хотел его делать как режиссер, потому что я не видел в нем ни одного режиссерского вызова. Все бы в итоге сделал на автомате и расслабоне. И тут мне попалась книга Роберта Гараева «Слово пацана». Я понял, что хочу об этом написать.

Я 1979 года рождения и в детстве сталкивался с гопниками. Правда, у нас в Нижегородской области все это было лайтово, не так, как в книге. Я понял, что за этими историями есть свой собственный мир и персонажи. Подключился [сценарист] Андрей Золотарев, и мы начали собирать фактуру из разных источников. Написав первую серию, поняли, что вот это «предчувствие мира», оно происходит.

То есть у нас на самом деле всегда было ощущение, что информации и, скажем так, правил, нюансов в этой истории больше, чем мы можем засунуть в сценарий. И это счастье! Так очень редко бывает, что материала гораздо больше, чем твоей фантазии. Я обсуждал с одним шоураннером, который выпустил успешный сериал по 1990-м, выяснилось, что он никакого специального ресерча не делал, ничего не искал, ни на чем не базировался, просто фантазировал. Для него время – это только некоторые приметы.

Мне было, наоборот, важно, чтобы за каждым словом, за каждым сюжетным поворотом был реальный случай. Да, естественно, не было этих двух героев – Андрея и Марата, не было этой стаи, этой улицы. Они выдуманные. Но тем не менее за каждой ситуацией, за каждым происшествием стоит конкретный прототип или конкретная история. Нам было важно верифицировать это, сделать так, чтобы это была не наша выдумка. 

– Подшивки журналов «Огонек», «Ровесник», «Смена» за те годы, а также выпуски телепередачи «До 16 и старше». К примеру, за основу диалога про наколку «ДРА» (Демократическая Республика Афганистан. – «Ведомости») была взята статья из журнала «Огонек» 1989 г. Она была посвящена тем, кто вернулся из Афгана, ее автор – хирург, отец такого парня. В статье он в том числе описывает диалог с сыном: «Я его спрашиваю, что, мол, это за блатная романтика – наколка? Что это вообще значит – ДРА? В наше время такое только у шпаны всякой было». А он отвечает: «Пап, это все очень серьезно!»

Дальше – вот этот антиамериканизм, который в пацанах есть, конкретные реплики из «До 16 и старше», из выпуска, в котором принимали участие курсанты Суворовского училища и неформалы. Там один из суворовцев в какой-то момент кричит [неформалам]: «Вы продались америкосам! Ну и езжайте в свою Америку, вы Родину предали!» То есть этот взгляд на мир, эта лексика того времени.

– Подшивки журналов я им, конечно, не давал, поскольку не верил, что они это прочтут. Но все, что можно было посмотреть, я отправлял и актерам, и другим членам съемочной группы. Там находились совершенно потрясающие вещи, которые иначе практически невозможно восстановить. К примеру, черная рубашка героя Антона Васильева – это черная рубашка Алексея Жаркова из фильма «Криминальный талант» (детектив 1988 г. про следователя прокуратуры и аферистку. – «Ведомости»). Пальто главного героя из фильма «Плюмбум, или Опасная игра» (1986 г., режиссер Вадим Абдрашитов). И так далее.

– Кастинг шел долго, около года. Исполнителя роли Андрея (Леон Кемстач. – «Ведомости») мы нашли буквально за месяц до начала съемок.

– В Дубае. Он в этот момент там учился.

– На школьника, ему 14 лет.

– Марата сыграл артист Рузиль Минекаев, выпускник Казанского театрального училища, причем татарского отделения. Он приехал в Москву, устроился в театр «Школа современной пьесы», там играет. 

– Ему 24 года. 

– Ваню я взял, посмотрев сериал «Фишер». И он меня убедил, что может быть всяким-разным – противным-непротивным, хорошим-плохим, уличным-неуличным.

«Это поколение оставленных детей»

– Нам было важно взять все-таки разваливающийся Советский Союз с гнилой идеологией, в которую никто уже не верит, где все лозунги и идеи о светлом будущем превратились в какие-то ритуальные слова, а смысл из них вымыло. И вот в этой безвоздушной, лживой атмосфере появляется такое явление, которое ни контролировать, ни побороть в тот момент никто не мог, потому что государство было слабым, это была совсем другая эпоха. Во всех документальных черно-белых фильмах об этом времени, которые сохранились на сегодня, в кадре стоят растерянные родители и говорят: «А как я? Что я сделаю, я на заводе весь день. Прихожу в семь домой, не знаю, где он после школы. Что мне делать с ним?» Это поколение оставленных детей, брошенных, никому не нужных.

– Перекличка есть, да. Нас не интересовали корни этого явления, мы не занимались социально-политическим или социально-общественным анализом, но очевидно, что все это произошло не случайно. Я просто думаю, что в условиях, когда нет общества, нет перспектив, нет социальных лифтов, когда все разрушено – как это было в 1986, 1987, 1988, 1989-м, – возникло, с одной стороны, это ужасное чувство брошенности. А с другой – желание обрести хоть какую-то опору. А найти ты ее можешь только в тех, кто рядом. Вот они и создают новую иерархию. Это, как говорят психиатры, существует на инстинктивном уровне: ты хочешь найти кого-то, на кого хочешь быть похожим, либо придумать себе врага и сражаться с ним за то, чтобы быть повыше на этой иерархической лестнице.

– В каком-то смысле да, но только с отрицательным знаком. В «Слове» действительно есть предчувствие того, что ты нашел своих и можно успокоиться. Вы знаете, что нас упрекают в романтизации криминала?

– В том-то и дело, романтизация все-таки, на мой вкус, это немножко приподнять, приукрасить, сделать более привлекательным. Ну и что там привлекательного? Где в «Слове пацана» романтизация криминала? Там, повторюсь, есть предчувствие, что вот, нашел своих. Но на самом деле это иллюзия братства, иллюзия единения. Там нет правды, нет примеров для подражания. Все это только начало больших драматических событий. Об этом очень хорошо рассказано в книге [экс-министра внутренних дел Татарстана] Асгата Сафарова «Закат казанского феномена» – все закончилось в итоге междоусобной войной. Иначе говоря, как бы эти пацаны ни братались в 1980-х, став в 1990-х бандитами, они друг друга стали убивать.

– Да, потому что он оступился, поступил не по-пацански и больше уже не свой.

– Никаких месседжей, я их отрицаю – драма не учит, не преподносит уроки. Наша задача была вызвать эмоцию, дать возможность зрителю войти в этот мир, узнать его правила, оказаться вместе с героями внутри вот этой странной реальности, в которой вот такие законы, где ты даешь слово маленькому пацаненку, но можешь его не выполнить, потому что он еще не пацан. И дальше уже работа зрителя – выносить уроки или не выносить.

Кстати, фразу о том, что пацаны не извиняются, мы сделали слоганом. Это очень прикольная позиция. Понимаете? Несмотря ни на какие свои ошибки, я прощения просить не буду. Но никакого прямого диалога здесь вот с религией нет. Не закладывалось точно.

– Чтобы я захотел стать бандитом в кожаной куртке, посмотрев фильм? Нет, у меня такого не было. Мне кажется, что это какая-то дичь, это не так работает. Я не верю, что человек, который ходит в художественную школу, замечательно рисует портреты, посмотрев «Бумер», пришел в банду и сказал: «Возьмите меня, я хочу быть таким, как вы». Это так не бывает, это особый путь. Я очень хорошо помню, что, например, все наши бандиты в моем родном городе Сарове занимались в боксерской секции. И в момент, когда не было порядка, милиция стала беспомощной, их умения оказались востребованы. Свято место пусто не бывает. И вся наша боксерская секция ездила на джипах и наводила свой специфический порядок.

– Нет, конечно.

– Музыкальную школу я бросил, затем занимался в театральном училище, играл на сцене. Я был хорошим мальчиком, который в основном сидел дома и читал книжки. Поэтому, сколько бы раз мне ни показывали «Крестного отца», мыслей присоединиться к мафии или бандитам у меня никогда не возникало. Понятно, что периодически я попадал в замесы, время было такое. Но у меня был друг, похожий на Марата, и я очень многое для Марата взял от него. Он был внук какого-то большого руководителя, жил в шикарнейшей квартире и при этом был предводителем группировки, отъявленным просто. Был случай, когда я попросил его меня защитить, и он это сделал. Мы вместе тусовали, так же как Андрей и Марат, совершенно бездумно и глупо проводили время. Потом он уходил по каким-то делам, в свою группировку. 

– Нет, ну какой стаи? О стае невозможно рассказать. Это история двух пацанов и некого «старшего». В этом смысле структура сюжета классическая: три главных героя, у каждого своя история и есть второстепенные персонажи, некая масса.

– Да, наверное, большинство, кто оказывается на улице, из неблагополучных семей. А может, и нет. Мне показалось, что делать гопником парня из нищего рабочего района ожидаемо, это уже некий штамп. Про такую сложную судьбу рассказывали и не раз. 

«От них сразу было ощущение какого-то художественного подхода»

– Мне очень нравится писать. Я в каком-то смысле кайфую от этого процесса. Больше, чем от режиссуры. Режиссура – это очень тяжело. И поэтому, когда я пришел к Вячеславу Муругову (до ноября 2022 г. – заместитель гендиректора «Национальной медиа группы» по развлекательному вещанию , с июня 2019 г. по декабрь 2021 г. был президентом «НМГ студии». – «Ведомости»), он мне сказал: «Вот смотри, у нас есть такая задача – заниматься сценариями, делать так, чтобы они становились лучше». На тот момент речь шла про 8–12 проектов в год. Я говорю: «О’кей, два из них я буду писать сам. Вот есть еще замечательный специалист – Денис Уточкин, что-то будет писать он. А остальные проекты мы будем курировать с ним как креативные продюсеры – читать, давать комментарии, следить за качеством». Все это выглядело абсолютно возможным.

Кроме того, когда пришел в «НМГ студию», я предложил «событийную линзу». Это означало, что мы занимаемся только теми историями, которые имеют потенциал стать заметными на рынке. Или которые мы будем продвигать как проекты-события. Предложение приняли. Два года мы так и работали, но в тот момент нашим основным заказчиком был видеосервис more.tv. Затем запустился процесс создания СП нашего видеосервиса more.tv и онлайн-кинотеатра Wink (принадлежит «Ростелекому». – «Ведомости»), начали меняться задачи, выросли амбиции, бюджеты и т. д. И теперь «НМГ студия» больше работает для Wink.

– Если сильно упростить, моя основная задача и зона ответственности – следить, во-первых, за тем, чтобы зрителю хотелось досмотреть проект до конца, чтобы это было эмоционально вовлекабельно. Мой вкус на выбор проектов, конечно, влияет, какие-то сценарии читаю и говорю: «Нет, я не хочу включить вторую серию». На меня авторы обижаются. Но редко, чаще получается сотрудничать. Во-вторых, моя задача – сделать так, чтобы творческие кадры максимально соответствовали поставленным перед ними задачам. Если это дорогостоящий и амбициозный проект, там должны быть хорошие артисты, должен быть хороший режиссер, по возможности не дебютант.

В этом смысле сериалом «Фишер» я горжусь. Мы работали над ним с Денисом Уточкиным. Он больше занимался сценарием и драматургией, я подключался время от времени. Требовал, чтобы нашли адекватных этому классному материалу режиссеров, отбрасывал, так скажем, уровень «Б». Сопротивлялся среднестатистическому кастингу, добивался, чтобы там были люди, которые уже с постера «сигналили» зрителю.

– Нет, в основном для платформ.

– Да.

– К нам приходили разные режиссеры, в том числе, скажем так, условно уровня телевизионного прайма. Сейчас никого не хочу обидеть. Мы с ними беседовали, спрашивали: «Что вас заинтересовало в проекте?» И представляете – человек не мог сформулировать. Такой средний профессионал, который просто хочет работать, и вот он говорит: «Ну, проект мне нравится, я готов, у меня сейчас время есть».

– Я, честно говоря, сейчас не помню, но от них сразу было ощущение какого-то художественного подхода. И «Фишер» это доказал – это высокохудожественное кино, где все ходы нестандартные, особенные. Понимаете? «Фишер» сразу был похож на событие, было понятно, что это не проходная вещь. Этот сериал хотелось сделать так, чтобы он прозвучал, у них в итоге это получилось. Хотя, конечно, у нас с Тарамаевым и Львовой были дискуссии, и не раз. По поводу артистов в том числе. И здесь я, как креативный продюсер «НМГ студии», настаивал: «Нам нужны «лица». Давайте начнем с узнаваемых актеров. Если они нам не подойдут, возьмем тех, кого пока не знают, но это риск. Нам надо, чтобы люди все-таки на кого-то пришли». Но тем не менее мне кажется, что вот эта актерская группа – и Саша Яценко, и Ваня Янковский – как минимум это сочетание пока еще нельзя назвать избитым.

– Да, количество проектов, которые планируются к производству, возросло: в год для Wink планируется выпускать порядка 20 проектов. Пока это черновой вариант стратегии, могут быть корректировки.

– Мы в одинаковых погонах. (Смеется.) У нас триединство. Стараемся делать все вместе, хотя это сложно, проектов много. Где-то больше сценарием я занимаюсь, где-то ребята. Наша общая задача, чтобы с творческой стороны все, что производит студия, соответствовало некой воображаемой ватерлинии. Иногда получается, иногда не получается.

– 6–8.

– За контентным комитетом. В него входят Федор Бондарчук, Александр Акопов, Максим Рыбаков, Александр Косарим, Антон Володькин, Денис Уточкин, я и теперь еще Андрей Золотарев.

– Двух голосов нет ни у кого. И у нас всегда решение определяется именно большинством, практически единогласно. Был, кажется, только один раз, когда голосование завершилось с разрывом всего лишь в два голоса.

Еще год назад, пока работала моя «событийная линза», мы очень жестко проводили отбор по принципу, что проект должен иметь событийный потенциал. Сейчас, при таком количестве, бессмысленно делать 20 дорогущих проектов. Кроме того, есть маркетинговая емкость, рекламная емкость. Ты не можешь каждые две недели делать большую федеральную рекламную кампанию под проект. Поэтому мы сейчас пришли к тому, что событийных проектов, наверное, должно быть около 6–8 в год. Тех, которые представляют ценность и через которые мы продвигаем платформу, стараемся быть заметными на рынке. Сейчас мы пытаемся выработать этот новый подход.

«Пилоты сериалов пропали как явление»

– У этого явления есть свои плюсы и минусы. Плюс – теперь человек, который в состоянии распечатать на принтере свой сценарий, уже где-то в данный момент снимает кино или сериал. То есть уровень вхождения снизился. Минус – естественно, страдает качество. Пропали пилоты как явление. Теперь пилотные серии проектов не снимают.

– Если сценарий хороший, то давай сразу снимать. Мы это недавно обсуждали на нашем контентном комитете, что в классической американской телевизионной технологии в сценарное производство запускается, предположим, 100 проектов, в пилоты – 25 и из них только 3–4 проекта запускается в сезон. На выходе у тебя премьерный сезон, который прошел сито. Но сейчас сита нет, классического. Эту функцию у нас отчасти взяли на себя мы, креативные продюсеры «НМГ студии». Многие считают меня противным, неприятным человеком – сценаристы и продюсеры, – потому что я борюсь за эту ватерлинию условного качества. Чтобы любой наш сериальчик был больше, чем три с плюсом. Но не всегда получается, поскольку есть огромная потребность в контенте.

Авторы в некоторых случаях перестали работать над качеством. Приходят, ты им говоришь: «Нужно переписать первую серию, героиня непривлекательная». А они: «Да? Ну, мы тогда пойдем на «Кинопоиск», нас уже там ждут». Вот такое происходит сплошь и рядом. Зачем что-то делать, если и так работает?

– Да, это был epic fail. Перед нами поставили задачу через три месяца поставить хоть что-то «в эфир». Это было в мае, у more.tv в тот момент не было ничего на сентябрь. Моя ошибка в том, что я не сказал «нет», поддался на уговоры, признаю. Надо говорить «нет». То есть это была закладываемая неудача, к сожалению.

Но, с другой стороны, важно понять, что мы не телевидение. Это для ТВ поставить что-то заведомо нескладное в прайм – это ударить по себе самому. Платформа – это бочка контента, который доступен здесь и сейчас. У тебя есть возможность включить название справа, посмотрел пять минут, не понравилось, пролистал страницу дальше, включил что-то еще. Другой вопрос, что на проходные проекты не придут новые подписчики.

– Сериалы, у которых точно получилось стать событием, это «Ваша честь», «The Телки», «Фишер», «Актрисы». Но сериал «Актрисы» сам по себе событие благодаря тому, что его снял Федор Сергеевич Бондарчук. «Слово пацана», на мой взгляд, тоже станет событием.

– Я смотрю очень мало и очень коротко. Как правило, первые серии проектов, которые выходят. Работа такая – быть в курсе. Но есть исключения. К примеру, сериал Kion «Хрустальный» я посмотрел целиком. Мне было действительно интересно, хотя на шестой серии я и догадался, кто убийца. Но это не помешало получить удовольствие от того, что мне показали. 

– Но наша самая главная задача делать так, чтобы приходили новые подписчики. Ты идешь мимо красивой витрины, видишь там постеры и такой: «О, я хочу туда зайти, очень красиво». А дальше, уже внутри платформы, огромный универсам, и ты уже выбираешь, что посмотреть. Но чтобы толкнуть дверь, зайти внутрь, на витрине должна быть какая-то невероятная красота. Поэтому, как мне кажется, и важно работать над этими витринными проектами, которые привлекают, мимо которых ты не можешь пройти, которые все обсуждают, которые ну нельзя не посмотреть. И за эти проекты развернулась сейчас настоящая битва. 

– Мне видятся два пути решения этой проблемы. Задача номер один – забрать всех, кто остался на рынке или переманить. Мне кажется очевидно, что самое главное – это привлечь сильных сценаристов. Мы ведем настоящую охоту. И здесь по сравнению с другими платформами у нас есть очевидное конкурентное преимущество – в составе тех, кто принимает решение, превалируют творческие люди. Мы не начинали с курьерской доставки, не рулили таксистами, не работали в инвестиционном бизнесе. Второе направление – это привлечение новых кадров или их обучение. В ноябре я запускаю новый двухмесячный интенсив для сценаристов в киношколе «Индустрия». Без новых людей невозможно, мы задохнемся.

«Вся власть – у сценариста»

– Я реально так считаю: режиссер в сериальном производстве – никто. Правда. Вся власть – у сценариста. К сожалению или к счастью, не знаю.

– В кино режиссер значит больше, чем сценарист, потому что один сценарист написал первый драфт, потом его отдали другому автору, третьему, по пути про кого-то вообще забыли и на премьеру не пригласили. В сериале так не получится, потому что, во-первых, большой объем работы, не каждый вывезет. Во-вторых, человек, если способен написать яркий материал, он становится настолько необходим платформе, продюсерам, что у него появляется власть. У хорошего, конечно, автора появляется власть. В США это каноническая история, произошедшая 20 лет назад: Дэвид Чейз, сценарист сериала «Клан Сопрано», как-то приехал на съемки и увидел, что режиссер дает интервью. Он прогнал режиссера и начал разговаривать с журналистом сам. Вот примерно это сейчас происходит и у нас.

– Продюсер в кино необходим, потому что он связывает сценариста, режиссера, находит финансирование и т. д. Кроме того, кинопроизводство – высокорисковое занятие. Сериал выходит так или иначе там, где уже есть зритель – на телеканале или платформе, и здесь невозможна ситуация, что будет ноль зрителей, кто-то все равно посмотрит. В кино ноль вполне может случиться. Если ты не вложишься в маркетинг, не сформулируешь правильные идеи, ассоциации для промокампании, даже хороший фильм может провалиться. В кино основные риски на продюсере, его роль здесь огромная.

На телевидении и на платформах ситуация несколько иная. Во-первых, они много производят, и одна неудача для них не так катастрофична. У нас даже самые крупные кинокомпании производят в среднем по два фильма в год. Они так сконцентрированы на этой своей ставке, они поставили на нее все свои бабки и молятся: «Господи, вот хоть что-то [пусть соберет], пожалуйста». На канале или платформе продюсер в наших реалиях – это тот человек, который, пока искусственный интеллект его не вытеснил, производит отбор проектов.

Есть, конечно, пассивные, социально увечные сценаристы, которых продюсеры бьют палками. Но если ты хоть сколько-нибудь Андрей Золотарев, то ты понимаешь – да, я могу вместе с партнерами открыть свой продакшн, я могу все питчить и снимать сам. То есть на определенном уровне сценарного мастерства, если у тебя оно есть и люди знают, что это соответствует критериям качества, никакие продюсеры, агенты авторам просто не нужны.

– Полнометражное кино мне лично гораздо менее интересно, чем сериал. Потому что сериал, во-первых, позволяет быть острее, работать с более взрослой, с более премиальной аудиторией. И для того чтобы их заманить, нужно на пупе крутиться. И это – задача, это – интересно. Во-вторых, те истории, которые меня интересуют, – взрослые драмы, они в формате сериала более вероятны. Ну вот кому нужен полнометражный фильм «Слово пацана. Кровь на асфальте»?

– Артовая аудитория – это сборы до 100 млн руб. Значит, денег особо не будет.

Вы посмотрите, что сейчас выходит в прокат – сказки, семейные фильмы, семейные сказки. Я не могу себе представить, чтобы я год жизни потратил на то, чтобы снять фильм-сказку. Ну это просто не мое. Единственное, наверное, что меня может сподвигнуть прийти сейчас в кино, – это мюзикл. Вот это интересно было бы снять, здесь я подумаю.

– Пока в планах. Он, во-первых, очень дорогой. Во-вторых, есть ощущение, что для него сейчас не самое подходящее время. Со «Словом пацана» было это предчувствие проекта-события. С «Преступлением и наказанием» пока этого нет. Не представляю, что, если я выйду в ближайшее время к аудитории с этим проектом, все кинутся его смотреть, а затем ругать.

– Проекты, которые выпускает «НМГ студия», это коллективная продюсерская ответственность, поэтому, конечно, я там указан. Я могу быть категорически против проекта, но, если большинством голосов он принят, я должен в нем участвовать. Ну, что делать? Мое неверие – это не пассивная агрессия, когда я сижу в углу и рычу. Нет, я должен давать комментарии, попытаться вытащить проект. Люди вправе как-то реагировать, что-то применять, а что-то нет. Поэтому даже мое неприятие, в принципе, так или иначе как-то влияет на качество. Я по крайней мере на это надеюсь. Но как на режиссера – нет, не повлияло: как был бескомпромиссен, так и остался. А зачем мне этот продюсерский навык переносить в мою режиссерскую работу? Это бессмысленно.