Анна Меликян: «В масштабах Вселенной нет большого и малого»

Режиссер и сценарист о своем новом фильме «Чувства Анны» и природе таланта
Режиссер и сценарист Анна Меликян/ Алексей Орлов / Ведомости

Любимая ученица Сергея Соловьева Анна Меликян в 1990-х работала на телевидении – участвовала в съемках новогодних «Огоньков». В 2000-х она дебютирует меланхоличной комедией «Марс» с Гошей Куценко, которую отобрали в берлинскую программу. «Русалка», ее следующий фильм, и вовсе стал настоящим фестивальным хитом. На «Сандэнсе» – главном североамериканском смотре независимого кино – картина получила приз за режиссуру, а в индустриальном издании Variety Меликян назвали одной из десяти самых перспективных режиссеров мира.

За «Русалкой» последовали «Звезда» (приз за лучшую режиссуру «Кинотавра»), «Про любовь» (Гран-при «Кинотавра»), «Фея», «Трое». И сериал «Нежность» с Викторией Исаковой и Евгением Цыгановым – один из хитов 2020 г. Ее новейший фильм – «Чувства Анны» – в жанре «магического реализма» рассказывает историю работницы шоколадной фабрики (Анна Михалкова), которая однажды приложилась головой об асфальт, после чего стала слышать послания – возможно, внеземного происхождения.

В интервью «Ведомостям» Анна Меликян рассказала о том, почему фильм получился мрачным – вопреки смешному сценарию, как в касте возникла ведущая «Первого канала» Екатерина Андреева, а также почему иссякает талант, если не использовать его во благо людям.

«Сценарий-то был очень смешной»

– Мне кажется, «Чувства Анны» – едва ли не лучший ваш фильм, но еще и первая мрачная работа в вашей фильмографии...

– Не мы такие, жизнь такая.

– Глупо спрашивать, что случилось, но ваше мироощущение изменилось кардинально? Или это было, что называется, в моменте?

– Нет, это не было в моменте, сценарий же писался в 2021 г., в моменте были съемки. Мы начали снимать это кино 26 февраля 2022 г. Как раз недавно обсуждала с Аней Михалковой, насколько эмоциональное состояние в моменте съемок воздействует на результат. Никогда об этом раньше не задумывалась, кстати. Сценарий-то был очень смешной.

– Я его читала. Да, фабульно тот же, но по интонации совсем, совсем другой.

– Первой на это обратила внимание Аня Михалкова на съемке. Она подошла ко мне в какой-то момент и говорит: «А ты заметила, что все сцены, которые были в сценарии смешные, мы сняли не смешно?» «Заметила», – отвечаю. Все профессионалы, все гениальные артисты – Тимофей Трибунцев, Аня – и все мы вроде делаем по правилам. Но есть внутреннее состояние людей, какая-то энергетическая вещь: ты произносишь текст, который написан, но все выходит иначе, другой окрас получился.

– А идея черно-белых съемок родилась на уровне сценария?

– За неделю до съемок родилась. Мы готовили цветное кино, купили героине рыжую лисью шубу, я себе представляла, что она идет рыжая на белом фоне. Но мы поздно начали снимать, и ушел снег. Сделав пробу, мы увидели, какое это грязное черно-серое месиво. Некрасиво. Тогда наш оператор Коля Желудович предложил переводить в черно-белое. И вроде бы это была сначала чисто техническая необходимость, но потом мы вдруг поняли, что именно ч/б даст нам ощущение безвременья, притчи, которое в цвете было бы невозможно.

– У вас в фильме – разгар эпидемии ковида: маски, дезинфекция, скорые у подъездов, счет заболевшим и умершим на мониторах. Вы же заканчивали фильм, когда пандемия завершилась. Не боялись, что эта тема сделает его устаревшим?

– Но там же никак не упоминается, что это именно ковид. Мне кажется, история с эпидемиями попала в цивилизацию и будет расцветать дальше. Возможно, под другими названиями, но есть ощущение, что в ближайшее десятилетие она не устареет, к сожалению.

– В Перми снимали, потому что там недалеко аномальная зона?

– Да, Молёбский треугольник, это аномальная зона. Памятник инопланетянину Алеше именно там стоит. Ну и фабрика, на которой работает героиня, – крутая, ей больше 100 лет – тоже в Перми.

«Простая русская баба спасает планету»

– В вашей реальной жизни был какой-то схожий с фильмом «Чувства Анны» толчок? Например, ощущение, что идея, пришедшая в голову, не ваша, а прилетела к вам извне?

– Знаете, прилетала такая идея. Я читала Стругацких, не помню уже, что именно, и как-то пришла эта идея, сразу возникло имя «Аня Михалкова». Я написала «Аня Михалкова, простая русская баба спасает планету». Все. Вот, простая баба, которая ничего про это не понимает, но к ней вдруг приходит миссия спасти цивилизацию.

– А вас не смущает масштаб, точнее, его несоответствие? В «Фее» дух Андрея Рублева вселяется в современного разработчика видеоигр – ну, разный же масштаб личности. Спасение мира и тетка с кондитерской фабрики – тоже. То есть масштаб в вашем измерении как бы не важен?

– Я вообще считаю, что в масштабах Вселенной нет большого и малого. Ты можешь вот здесь сделать добро, я не знаю, ребенку сказку прочитать на ночь, а параллельно в другом мире человек останавливает атомную войну. Вот для меня это одинаковые события. Я так это воспринимаю.

– Хотела еще поговорить про ваш личный опыт и про то, как он отражается в фильмах. История с регрессией в «Фее» из вашей биографии?

– Когда начинала работать над «Феей», я вообще не знала слова «регрессия», мне о ней рассказали. И я пошла к Лене Ратничкиной, которая в результате играет в фильме регрессолога (Елена Ратничкина – руководитель Института транс-ориентированной психологии им. Ф. Гудман, аналитический психолог, специалист по регрессионной терапии. – «Ведомости»). Сейчас она моя подруга, но тогда я пришла к ней с таким снобизмом: «Здравствуйте, я сценарист и режиссер. Меня просто интересует, как это все у вас устроено, я тут посижу посмотрю». Она ответила: «Ну, да-да...» И это был мой первый опыт погружения в прошлые рождения.

– А кажется, что сценарий на этой теме стоит.

– Так он и стоит. Таков процесс рождения сценария. Но изначально этого ничего не было.

– А то, что в результате у героини, Ани Михалковой, и у вас совпадают имена, это случайность?

– Сценарий назывался по-другому, и у героини было другое имя. Но когда пишешь сценарий, это поток, абсолютно для меня мистический процесс. Я вдруг поняла, что героиню зовут Анна и фильм должен называться «Чувства Анны». Хотя я никогда не давала героиням свое имя. Но вот просто пришло, что она Анна. Иногда бывает, к тебе приходит информация, ты знаешь, что это должно быть вот так и все.

– Этот фильм же в том числе про природу дара и страх его потерять. И в этом смысле он автобиографичен?

– Если честно, для меня, наверное, это главная тема в фильме. Вообще, природа таланта меня очень интересует. Дар – как это бывает, когда к человеку он приходит? И как он используется? Я просто уверена, что если человеку дается дар, то он должен работать во благо людям. А если нет, то дар отбирают, и мы это видим на примере некоторых мастеров. Это очень зримо и выпукло, что был дар и вдруг ушел, реально ушел. То есть получается, что-то может вселиться в человека и потом исчезнуть.

– У вас есть фобия, что дар вдруг уйдет?

– Когда я начала писать этот сценарий, существовал очень сильный страх. Не буду произносить громкого слова «дар», но мне казалось, что у меня были какие-то способности и что они меня навсегда покинули. Был какой-то период, когда ничего во мне не рождалось, и появился страх – это все, ты ничего больше не родишь. Я думаю, из страха и пришла идея со сценарием «Чувства Анны». Мне фильм очень помог, я прошла этот путь, у меня сейчас нет уже этого страха.

– А почему теряет дар ваша героиня?

– Ей сказали спасать человечество, а она использует дар в каких-то своих личных корыстных целях.

– Но у вас все персонажи пытаются использовать ее дар в собственных корыстных целях: съездить бесплатно в Москву, раскрутиться, прославиться и т. д. Кроме ее мужа.

– Да, он самый светлый человек. У меня все время мужчины какие-то убогие в кино, и вот наконец Трибунцев сыграл идеал мужчины. Там действительно все используют Анну, даже сын. Кроме человека, который действительно ее любит. Когда я писала сценарий под Аню, сразу увидела Трибунцева, сразу. Я уговаривала его, он не очень хотел: он уже большой артист, у него везде главные роли, а тут как бы надо подыграть. И он же гениальный комедийный актер, а тут я ему говорю: «Ничего не делай, просто смотри». Это какая-то новая для него задача – ничего не делать.

Мне кажется, ему понравилось. Ну, а я увидела, что он выдающийся артист. И как он смотрит, какой он трагик. Сколько боли, это же сыграть невозможно, это просто – личность. Почти все ведь его как используют? «Иди, наяривай, смеши нас!» Как обычно, клоуны лучшие трагические актеры. Я ему так благодарна, что он все-таки нашел время, снялся.

– Получается, интеллектуальный уровень вообще не имеет никакого значения в этом высоком проявлении человечности? Потому что главный интеллектуал в вашем фильме, которого играет Олег Ягодин, довольно мелкий, корыстный тип.

– Ну да, я думаю, что это несвязанные вещи – степень интеллектуальности и возможности любви, добра, милосердия в организме человека.

«У Михалковой такое впервые в жизни»

– У фильма рейтинг «18+», и эти «18+» отработаны по полной. Долго уговаривали актеров обнажиться?

– Ягодина, он же из Екатеринбурга, из театра Коляды, уговаривать и не нужно было – секунда потребовалась. А у Михалковой такое действительно впервые в жизни (оригинальная версия фильма была показана на фестивалях, в прокат вышло две версии – где обнаженные части тела показаны, вторая – где они заблюрены. – «Ведомости»).

– У Пармас в «Давай разведемся!» она ходила в нижнем белье.

– Но не обнаженной же. Она, конечно, переживала, я это видела. Я ей сказала: «Давай так, мы снимем, я смонтирую и покажу тебе. Если ты скажешь, что не хочешь, я тебе обещаю, что вырежу это». Когда она пришла в монтажку, я, честно говоря, была уверена, что она скажет, что не хочет, чтобы это было в фильме. Но она посмотрела и сказала: «Ничего не меняй». Аня очень умная актриса, она всегда командная, всегда про результат. И поскольку она очень умный и тонкий человек, она понимает – это не потому, что мне, Анне Меликян, захотелось ее раздеть, а потому что это было важно. Эта сцена абсолютного падения героини, ее точка дна. И это было важно показать. Поскольку мы все работаем ради фильма, она на это согласилась, но далось ей это, думаю, очень тяжело. Просто она понимает, что такое кино, она видит результат. Но есть актеры, которые смотрят только на себя: «Как я выгляжу? А можно вот здесь поменять ракурс?» Это ужас. Аня же понимает, что хорошо именно для кино, она может дать какие-то замечания не про себя, а в целом по картине.

– Круть.

– Аня крутейшая. Произвела на меня огромное впечатление – и как человек, и как актриса.

– У вас же есть еще одна именитая девушка в фильме – телеведущая Екатерина Андреева. При этом она и играет фактически себя – лицо главного канала страны. Как вы этого добились?

– Чудо вообще. Это кино всю дорогу работы над ним сопровождало какое-то чудо. Мне говорили – этого не будет, того не будет, но вдруг все происходило. Катя, надо рассказать эту историю, снималась у меня в фильме «Звезда». Там она тоже играла Екатерину Андрееву, была целая линия, но в итоге я эту линию вырезала. Представляете? А здесь, по сценарию, должен был сниматься совсем другой человек, тоже телевизионный, но не новостник – иного формата. А это февраль 2022 г., в связи с ситуацией он не смог, а мы были уже в съемках. И в какой-то момент мне приходит безумная идея заменить его на Катю Андрееву. И поскольку у меня был ее телефон...

– Вы дружите?

– Нет. Я вообще со времен съемок «Звезды» ее не встречала. Но человек, когда снимает кино, находится в пограничном состоянии и способен на безумные поступки. И вот я ей пишу: «Здравствуйте, Катя, вот есть сценарий, мы уже в съемках, я вам предлагаю такую роль». Мне все говорили: «Ты сошла с ума. Во-первых, она откажется, потому что ты ее вырезала. А во-вторых, она откажется, потому что прочитает сценарий». Катя прочитала и сказала – я готова, но надеюсь, вы меня не вырежете второй раз.

– Да, история... Она ведь очень важный персонаж в вашем фильме, через нее идет вся информация, что человечество готово колонизировать Марс.

– За эту тему я бесконечно благодарна нашему оператору Коле Желудовичу, потому что, когда я ему послала сценарий, не было никакого Марса вообще. Только про бабу, которая слышит Космос. Коля говорит: «Хороший сценарий, все мне нравится, но мы летим на Марс параллельно». Его идея, в общем.

«Космос – это любовь»

– Это телевизионное шоу про Марс – обманка или реально по сюжету полет все-таки готовился?

– А вот это непонятно. Ответ каждый для себя находит сам, и у меня его нет. Я надеюсь, что будет параллель с тем, что сегодня происходит: это реальность или нет? Шоу или нет? То есть это вообще как бы про все.

– Как говорила Рената Литвинова в фильме у Киры Муратовой: «Этой планете я поставила бы ноль».

– Да, это моя любимая фраза.

– А раз это ваша любимая фраза, вы бы готовы были улететь отсюда на Марс?

– Нет, я так люблю эту Землю. Разве не видно по моим фильмам, как я ее люблю? Нет, пока не готова. Надо бы Пересильд туда сначала отправить, проверить ситуацию, потом мы за ней полетим.

– Кстати, что вы думаете про фильм «Вызов»?

– Мне понравился. Я потом встретила Пересильд на какой-то шумной вечеринке, и у меня был только один вопрос: «Юля, ну скажи, что это, что?» И она сказала то, что я прямо ждала. «Ты понимаешь, – говорит. – Я не могу тебе объяснить, но это любовь». Потом она говорит: «Я плакала в последний день, не хотела возвращаться». То есть она почувствовала, что это зона просто бесконечной любви, которую мы здесь не можем ощутить. Вот и я чувствую, что так и есть: Космос – это любовь.

– Возвращаясь к вопросу о колонизации. В некотором смысле вы и еще несколько режиссеров вашего поколения, «понаехавших» в Москву, выступили в роли «колонистов». Осваивали столицу, чтобы потом во многом изменить ее культурный ландшафт. И вы этот мир – и Москвы, и кинематографа – осваивали в достаточно сложное время.

– Ну да, в 90-е.

– Какие у вас сейчас об этом воспоминания – светлые или тяжелые?

– Светлые, меня эта земля сразу приняла. Земля ведь тоже может кого-то принять, а кого-то оттолкнуть.

– «Эта земля» в смысле Москва?

– Москва. Я приехала в 1993 году, мне было 17 лет. И был, естественно, весь набор гадости: лицо кавказской национальности, в метро тебя по пять раз в день останавливают. Ты проходишь все круги унижения. Но я этого не помню, а помню лишь, что сразу поняла – это мое место. И, как ни странно, в прошлом году окончательно в этом укрепилась, когда все побежали. А я сказала: «Это мой дом, я здесь живу». Хотя все говорили:«Ты что, ты же армянка, ты вообще не русская». Я же действительно армянка, и это наверняка имеет смысл, должно как-то во мне раскрыться. Может, потом.

– Рубен Дишдишян рассказывал, что именно тогда примерно вы пришли к нему с короткометражкой, на которую у него не было на тот момент денег, поскольку студия была начинающая.

– Это вообще был первый год их работы.

– Да, и он сказал: «Ну вот будет полный метр, приходите». И вы потом пришли с полным метром «Марса», он вас запустил.

– Не так было.

– А как?

– Очень романтическая история: я была студенткой и написала прекрасный сценарий с Денисом Родиминым, он ученик Юрия Арабова...

– ...соавтор сценария «Бумера».

– Да. И мы с Денисом написали сценарий про мальчика пастуха в Армении. Арабов и мой мастер Сергей Соловьев считали, что это вообще вершина нашего обучения во ВГИКе. И мне сказали: «Надо пойти по армянским каким-то банкирам, просить денег на фильм». А я хотя сама армянка, но у меня не было ни одного армянина знакомого. Провела исследование, составила список. И вот я со списком богатых армян ходила, чего только не повидала, какой ужас только я не пережила, но никто мне не давал денег. Мне все говорили: «Слушай, ну если бы ты сняла фильм про геноцид, это да. А какой-то фильм про мальчика и барана не может представлять армянский кинематограф». А это должен был быть мой диплом во ВГИКе. И я просила $10 000 – все, что мне нужно было, чтобы снять кино в Армении.

И последним пунктом у меня стоял какой-то Дишдишян, типа тоже богатый. И я пришла по адресу, это было на Таганке. Какая-то одна комната, я как сейчас помню, вся забитая бетакамами. Я зашла и поняла, что ошиблась – конечно, никакие это не богатые люди, они сидели там на табуретках. Встреча с Рубеном заняла минуты две-три. Он сказал: «Слушайте, я все понял, но у нас нет денег, мы только начинаем». И я ушла, и кино тогда так и не сняла. Это единственное, кстати, о чем я жалею, – мой единственный не снятый сценарий.

В итоге прошло лет шесть, у нас с Сабиной Еремеевой запускался мой первый дебютный полнометражный фильм «Марс». Проект лежал в Минкульте, а Сабина ходила по продюсерам, искала деньги. И вдруг раздался звонок помощницы Рубена, которая меня тогда первой встретила в комнате на Таганке: «Помните, вы к нам приходили? Приходите еще раз, мы вас ждем». Я прихожу, у них уже особняк в Зачатьевском, думаю – неплохо ребята поднялись. Меня проводят опять к Рубену. Он сказал: «Здравствуйте, помните, вы приходили, просили денег? У меня не было, а сейчас у меня есть. И я знаю, что у вас лежит фильм в Минкульте, я хочу вам дать деньги».

– Роскошная история. Еще более красивая, чем в изложении Рубена.

– Намного красивее. Он дал денег, и мы сняли фильм «Марс».

«Режиссуре нельзя изменять с какой-то другой профессией»

– А есть у вас сейчас ощущение какого-то, может быть, долга перед дебютантами? Вы же еще и продюсер.

– Я, честно говоря, последние годы продюсер только своих фильмов. Как-то я отошла от продюсирования в широком смысле. Может, временно и еще вернусь к этому.

– Почему отошли?

– Потому что режиссура настолько тебя забирает и поглощает, что нельзя изменять ей с какой-то другой профессией. Во всяком случае в авторском кино. Особенно когда еще и сам сценарий пишешь.

– Вы, кстати, стали чаще снимать в последние годы.

– Именно потому что остановила продюсирование, энергия и фокус теперь направлены только на меня. Я перестала отдавать это другим, сделала это осознанно, хотя у меня неплохо получалось продюсировать. Например, я спродюсировала фильм «Про любовь. Только для взрослых», где было пять разных режиссеров, и это непросто. Но ты всю себя отдаешь, мне даже актеры говорили: «Ты бы сама уже давно все сняла, ты столько туда вкладываешь». И я поняла, что все, стоп. Но я же не буду, наверное, в 80 лет бегать в режиссерах. Хотя я не знаю, не зарекаюсь. Может быть, под финал моей жизни и возникнет опять продюсирование. Но пока у меня есть силы, мне хочется снимать.

– В последних фильмах у вас разные продюсеры. Так происходит, потому что вы устаете друг от друга? Или от каких-то других компаний поступают более выгодные предложения?

– Да, я пока так и не нашла человека, про которого могла бы сказать: это вот мой продюсер, мой тыл. Когда смотришь на Сергея Сельянова и Алексея Балабанова, понимаешь, какое это невероятное счастье, когда у тебя есть опора в любой момент. А со мной рядом каждый раз оказываются люди, которым интересен именно этот проект, и они хотят мне помочь. Но главный продюсер всегда я сама. Вот на «Чувствах Анны» Катя Кононенко и Дима Литвинов появились уже на постпродакшне и очень мне помогли, очень. А на фильме «Трое» у меня был прекрасный Тема Васильев, потом подключилась Нателла Крапивина, на «Фее» – Валера Федорович. И все они с таким трепетом ко мне относились, очень щадяще что ли. Может быть, именно потому, что это разовая акция, а не постоянное сотрудничество, они и не чувствуют за собой права сказать: «Убери вот это». И я такое отношение очень ценю.

– У вас уже есть следующая история?

– Сложный вопрос – что-то зреет, но что, не знаю. И я всегда боюсь рассказывать о том, что еще не проявилось. Никогда этого не делаю. Я только знаю, что я больше никуда не спешу, у меня нет потребности обязательно что-то снимать. Я сниму, когда почувствую, что внутри меня снова живет какая-то история, которая требует выхода.