Андрей Максимов: «Для артистов это вызов»

В театре Андрей Максимов задействован давно и прочно – у его Шарикова из «Собачьего сердца» ТЮЗа и у Тригорина из новейшей «Чайки» МХТ своя преданная армия поклонников, и это не совсем тот случай, когда в театр идут на звезду экрана. Скорее, наоборот: в последние пару лет в кино сумели наконец разглядеть яркого театрального актера. Фишер в «Фишере», Желтый в «Слове пацана. Кровь на асфальте», а теперь еще и Владимир Маяковский – недавно Максимов закончил съемки в сериале «Лиля». Наконец, 4 сентября в онлайн-кинотеатре Wink стартует показ сериала Жоры Крыжовникова и Ольги Долматовской «Москва слезам не верит. Все только начинается», где у артиста одна из главных ролей.

В интервью «Ведомостям» Максимов рассказывает, почему сериал нельзя назвать ремейком знаменитого фильма Владимира Меньшова, за что он долго не любил русских классиков из школьной программы, а также о том, почему жалеет, что не сыграл Кощея в «Слове пацана».

«Сразу была договоренность, что мы с Янковским играем оба возраста»

– Как бы «хоккеист». Но дело в том, что сериал – не ремейк и не попытка воссоздать фильм Меньшова в наше время. У нас тоже три героини, которые находятся в определенном периоде своей жизни, и потом мы видим их через 20 лет. Пожалуй, это все, что есть от «Москва слезам не верит», и мы просто оттолкнулись от этого материала.

– Честно говоря, я их не спрашивал, могу только сам пофантазировать. Мне кажется, это хорошая возможность проследить героев через временной перерыв в 20 лет. «Москва слезам не верит» – один из моих любимых советских фильмов, это потрясающее кино, и единственное, что мне в нем не нравится, – что Ирина Муравьева и Вера Алентова в первой части играют 25-летних. Это выглядит, мне кажется, неправдоподобно. И когда я узнал, что идея Андрея Николаевича и Оли в том, чтобы сорокалетних героинь играли другие актрисы, – мне это показалось очень точным. Условно говоря, Тина Стойилкович, которая Ксюша в первом блоке сериала, и Марина Александрова, сыгравшая ту же роль во втором, – и по поведению, и по энергетике очень различаются. С мужчинами проще. Вот Андрею Николаевичу, например, 40 с чем-то лет, но на самом деле он ничем не отличается от меня, от Вани по поведению, по взгляду на жизнь. И сразу была договоренность, что мы с Янковским играем оба возраста – и молодых героев, и взрослых. Для артистов это вызов.

– Большинство людей думают, что снимает все Андрей Николаевич, он всем рулит, а Оля существует на втором плане...

– И это действительно абсолютно не так. Они равносильны и равнозначны. Оба ставили задачи, оба разводили сцены – кто-то одну, кто-то другую. На самом деле, это ничем не отличается от работы Сережи и Любы. Они тоже все совместно делают.

– Да, но в этом за Андреем Николаевичем было последнее слово.

– Вы знаете, это интересная история. Оля Долматовская была на съемках «Слова пацана» – просто приезжала к Андрею Николаевичу в гости. И она присутствовала на сменах, где я лежу в гробу. А я человек не сильно религиозный, но сильно верующий, поэтому переживал. А когда мне плохо, когда я боюсь и нервничаю – то начинаю безудержно шутить и вести себя вроде как свободно. И Оля как раз попала в этот период – мне удалось ее развеселить. И после съемок «Слова пацана» она позвала меня на пробы в «Москва слезам не верит».

Я пробовался где-то полгода. Очень-очень долго искали актрису, которая в итоге сыграла Машу, мою девушку. Пробовались и очень известные, и совсем не известные – разные. И когда Оля сказала, что на очередные пробы приедет блогер Маша (Мария Камова, известна как Маш Милаш. – «Ведомости»), я был в абсолютном, скажем так, скепсисе. А в итоге, честно говоря, обалдел. Потому что из всех, кого мы пробовали, это оказалось самое точное попадание. И я был так удивлен, что девочка-блогер может плакать на пробах. Это очень сложно, не каждый артист драматический с образованием сможет заплакать на пробах – потому что зажат.

– Не воспоминания даже – скорее, ощущения. Вообще, моя мама говорит, что 1990-е – самое счастливое время в ее жизни. И мне кажется, что 2000-е – это такая взлетная полоса. Мы немножечко не взлетели в итоге, но полоса была взлетная. Это чувствовалось во всем – и в магазинах, куда мы ходили с семьей, и в фильмах, которые мы смотрели. Конечно, тогда я ничего не анализировал, не понимал и «Куклы», например, для меня была просто программа, которая идет по телевизору. Но сейчас мне бы, конечно, очень хотелось вернуться в то время, будучи взрослым человеком.

«Мне настолько все равно, что про меня подумают»

– Конечно, я же в театральном институте учился. А театральные вузы – это скопление таких вот людей, которые приехали покорить весь мир – и начинают с Москвы.

– А я на самом деле очень пробивной. Мне настолько все равно, что про меня подумают – что я наглый или какой-то подмазывающийся, подлизывающий. Мне кажется, что чем у тебя меньше очевидных шансов, тем ты более пробивной.

– Так только кажется. Я, например, очень высокий, что плохо для кино. Как Константин Аркадьевич Райкин говорил: «Сейчас у меня запоминающееся лицо, а вообще я урод». Просто так сложилось, что я сыграл в каких-то известных фильмах и теперь, что называется, у меня есть своя фактура.

– Пять.

– Не знаю насчет кинозвезды, но я всегда мечтал быть востребованным. Когда ты не востребован, то не особо можешь выбирать. Тебе приходит раз в год предложение, ты на него соглашаешься и работаешь. Когда у тебя десять предложений, ты уже можешь как-то пытаться выстраивать свою карьеру. У тебя появляется право голоса где-то изменить сценарий. А популярность, узнаваемость – это просто дополнительные бонусы.

– Мои родители настолько хотели, чтобы я был счастливым и радостным, что они просто меня поддерживали и давали возможность в юном возрасте реализовываться. Но, конечно, когда я начал ходить на кастинги, они проводили со мной разговоры. Я в детстве был очень симпатичным, миловидным таким, и вообще не понимал, почему же меня, такого красивого принца, не утверждают. Когда ты получаешь отказы – это травмирует поначалу. И здесь родители мне объясняли, что у каждого свой путь, что главное – это терпение и постоянное ожидание.

– ... И это одно из самых ярких впечатлений моего детства. На «Мосфильме» построили какие-то павильоны, у меня был исторический костюм, меня подстригли... И я в первый раз ощутил эту нужность киноартиста – в кино ведь все крутится вокруг тебя: носят тебе чаи, сдувают пылинки, делают все, только чтобы ты был в хорошем настроении и работал. Как я узнал потом, в театре, если тебе что-то не нравится, тебя меняют через три репетиции, никто не будет с тобой носиться.

«Меня удивило, как быстро это у всех нас закончилось»

– Я тогда не думал об этом – о визитной карточке и прочем. Для меня было просто очень интересно поучаствовать в этом проекте и сыграть эту роль. Атмосфера на площадке «Фишера» была прекрасная, домашняя. Мы все шутили, веселились, дети были в восторге от своих ролей, их родители фотографировались со мной. Но я не знал, что сериал станет таким резонансным. Как и то, что случилось со «Словом пацана», – никто не мог предположить и предугадать.

– Да, и я узнал на премьере «Фишера», что меня не утвердили. Мы очень дружим с Ваней Янковским, сидели с ним после премьеры в кафе в «Художественном», и я говорю: «Слушай, я ходил на такой классный проект, Андрей Николаевич будет снимать про «казанский феномен», про эти банды». Он говорит: «Да, меня туда утвердили на Вову Адидаса. А ты на кого ходил?» – «Я на Кощея». На что он: «Блин, а на Кощея утвердили Никиту Кологривого». Я думаю: «Блин, жалко, ну ладно». Как говорила Фаина Раневская, артист – это кладбище несыгранных ролей. Так как количество отказов в моей карьере сильно больше, чем количество утверждений, я научился не сходить с ума каждый раз.

– Да, да, да. Но я бы это сделал совершенно по-другому. Когда готовился и читал сценарий, мне казалось, что я понимаю, как это можно сделать. И мне было бы интересно попробовать. Я не то что жалею об этом до сих пор, я очень люблю Желтого и рад, что меня на него утвердили. Но в моменте было грустно.

– Думаю, да. Это же все дети, заигравшиеся во взрослых. И у ребенка, который заигрался в бандита, – у него же обостренное чувство справедливости. Мне очень важна, например, сцена, когда Оля Лапшина – у нее роль мамы Желтого – рассказывает пришедшему в их дом Вове Адидасу про своего сына. Важно, что это обычный, прекрасный, добрый человек, который просто не выдержал проверку временем, не прошел ее, время его сломало. И эта фраза из «Бумера» – «Не мы такие, жизнь такая» – хоть и стала уже клише и ее не очень прилично употреблять, но она действительно про них про всех.

– Сильно. Но больше всего меня удивило не то, что это было, а то, как быстро это у всех нас закончилось. Как быстро люди вообще, честно говоря, все забывают.

– За год.

– Да, но просто, когда это началось, казалось, что так будет всегда. Мы с Ваней встречались на Патриарших прудах, где-то обедали или ужинали и потом ходили гулять, нам просто не давали проходу – фотографировались, просили автограф. А самой большой неожиданностью для меня было то, что, когда я приехал на съемки фильма «Лермонтов» Бакура Бакурадзе в Пятигорск, там продолжалось то же безумие. Останавливались машины, и люди предлагали пойти в ресторан, оплатить мне ужин.

– Это же Бакур. Не знаю, что должно случиться, чтобы он ярко на что-то отреагировал. Даже если перед ним разорвется бомба, он просто пройдет спокойно мимо.

– Работа с Бакуром – какой-то отдельный опыт в моей жизни, потому что Бакур будто бы вообще не режиссер. Когда с ним общаешься – это просто такой очень отстраненный, тихий дядя, который создает грандиозное кино. Для меня [его предыдущая картина] «Снег в моем дворе» – один из лучших фильмов вообще. У Бакура работа с актером заканчивается, мне кажется, на моменте кастинга. Он очень долго пробует, а дальше дает артисту возможность самому что-то искать. Есть текст, к которому он относится очень строго и просит, чтобы артисты далеко от него не отступали. А в остальном – вот что ты хочешь делать, то и делаешь. Мне очень хочется, чтобы поскорее вышел этот фильм, потому что то, что делает Илья Озолин (стенд-ап-комик, сыгравший в фильме заглавную роль. – «Ведомости») – это здорово. Очень смелое со стороны Бакура решение. И, на мой взгляд, идеальное попадание в образ.

«В восемь утра я пришел на пробы, в 12 меня утвердили»

– Я рос на Кутузовском проспекте, рядом с гостиницей «Украина». У меня была няня, которая жила с нами, и мы с ней гуляли до Поклонной горы, в парке Победы. А прямо напротив наших окон шла постоянная стройка – возводились эти огромные башни «Москва-сити». Сейчас для меня Москва гораздо менее романтична, чем она была в детстве. Она стала такой вылизанной, такой правильной, такой красивой, такой однозначной. В Москве моей юности, например, существовали палатки. Может быть, это было ужасно, но в детстве мне нравилось, что ты мог после школы туда бегать, покупать журналы, «переводилки», мы коллекционировали наклейки. В этом было для меня много романтики.

– В городе. Я городской житель. Не люблю одиночества, люблю шум и гам.

– Если я мажор, то Гриша – мультимажор. Мы просто дети известных родителей, дальше у каждого все по-разному. Я не могу сказать, что жил в какой-то роскоши. Гриша жил в роскоши, он и продолжает так жить. У меня было все, что мне надо, но с жиру я не бесился. А с Гришей дружу, потому что он очень добрый, классный парень. И, конечно, мы очень сблизились на проекте «Нормальный». Но ни в Грише, ни в Ване нет ощущения, что «я сын звезды и сам звезда». Наоборот, и в том и в другом есть такой протест против всего этого, желание сепарироваться и быть самостоятельной единицей.

– Во-первых, была удивительная история утверждения в этот проект. Я репетировал спектакль «Собачье сердце» в ТЮЗе, вышел из театра часов в 11 вечера, и мне звонит агент: «С тобой хочет поговорить один режиссер». Со мной никогда никто не хотел говорить, тогда по крайней мере. И я это воспринял просто как какой-то счастливый билет. Мне позвонил Влад Иконников (режиссер сериала «Нормальный». – «Ведомости») и говорит: «Слушай, у нас такая ситуация. Завтра мы утверждаем проект для платформы. И у нас нет главного героя. Ты можешь, пожалуйста, в восемь утра приехать на пробы? Я тебе сейчас пришлю первые две серии (весь сценарий посылать не буду – ты его все равно не сможешь прочитать за ночь). Из хорошего, что я могу тебе сказать: завтра в 12 дня ты уже будешь знать, утвержден или нет». Все, на следующий день в 8 утра я пошел на эти пробы. В 12 часов дня меня утвердили.

– Я много смотрел документального кино. На Netflix есть очень хороший фильм «Другие люди» – про людей с болезнью аутистического спектра. У меня есть знакомые в фонде «Антон тут рядом» ­– вот с ними много разговаривал. Я не играл человека с конкретным заболеванием. Для меня и для нас всех было важно сделать его просто иным, но не делать его больным. То есть то, что делает Лева Зулькарнаев в сериале «Она такая классная», – прекрасно, и огромный ему респект, но он играет человека с конкретным заболеванием. Мне было чуть-чуть сложнее, потому что надо было сделать героя иным, но при этом не скатиться в патологию. Мне вообще кажется, что у «иных» людей взгляд на жизнь самый правильный.

«Я не понимал, почему мы учим эту нудятину»

– Объясню. У меня есть патологическая, просто гипернелюбовь ко всему, что происходит в школе. Например, я терпеть не мог Александра Сергеевича Пушкина, вообще не понимал, почему мы это все учим, эту нудятину. А потом я попал на спектакль «Евгений Онегин» Римаса Туминаса, на премьеру, и сошел с ума. Я просто не мог осознать, что то, что мы учили в школе, и это – одно и то же произведение. А когда смотрел фильм Сарика Андреасяна «Евгений Онегин» (там отдельная история с этим просмотром: Сарик меня позвал на пробы и я решил ознакомиться с его новейшей работой) – так вот, мне кажется, фильм «Евгений Онегин» направлен на то, чтобы дети возненавидели Пушкина. Чтобы их просто рвало от него. При том что там есть прекрасные актеры. Я никогда не позволяю себе критически отзываться о коллегах, но, поскольку Сарик сам раздает оценки направо и налево, могу и я сказать, что думаю.

– Нет, не пошел. А возвращаясь к Маяковскому – я его не знал. Для меня это был такой громкий, взрослый дядя, который написал стихотворение «Вам». Знал, что у него там была Лиличка какая-то, которую он любил, ну и все. И когда я стал готовиться к роли, прочитал сначала сценарий, потом начал читать дневники, книги о Маяковском, я узнал этого человека, полюбил его, нашел очень много похожего у нас с ним.

– Да, Достоевского было бы интересно. Не самого его, а кого-то в «Карамазовых» или в «Идиоте».

– Пробовался, и он мне сказал, что у нас схожая органика с Ваней, и поэтому он меня не может взять на роль Разумихина, мы просто одинаковые в кадре будем с Раскольниковым.

– Да, но мне было очень приятно, что человек честно после проб мне лично сказал. Так редко кто делает, обычно узнаешь все от третьих лиц.

– Нет. Мне очень везет, что в кино встречаются люди, как Андрей Николаевич Першин, Сережа Тарамаев и Люба Львова, Наташа Шнейдерова – продюсер сериала «Нормальный», которые вдруг меня в чем-то таком видят. И я им очень благодарен. Но театр сделал меня тем, кто я есть. И в театре по-прежнему гораздо больше возможностей для меня самовыражаться.

– Сейчас пять-шесть приходит. А отказаться впервые я позволил себе после «Слова пацана», потому что появился каскад предложений гопников, бандитов – все около этого мира. Интересных предложений в кино гораздо меньше, чем в театре. При этом у меня в жизни много ответственности за те сферы, которые требуют денег, и я прекрасно понимаю, что деньги зарабатываются в кино.

– Сейчас нет. Но жизнь настолько разная, что зарекаться я бы не стал. То есть сейчас я уже не представляю, как можно сниматься только ради денег, но, как сниматься и ради денег тоже, понимаю отлично. В кино ведь сложно работать, бывают очень некомфортные условия. Понятно, что с шахтерами и пожарными не сравнить, конечно. Но вот недавно была 36-градусная жара, мы снимали «Лилю» – на мне шерстяной пиджак, жилетка, черная рубашка, галстук, пластический грим, парик. И все на улице – солнце шпарит. Это непросто и должно быть оплачиваемо. Но представить себе, что я бы делал это все, только чтобы денег заработать, – ну нет, сейчас такое невозможно.