Запад присматривается к Путину
Спецпредставитель президента Александр Лившиц вернулся из поездки в Японию, США, Канаду и Германию. Главное, что он вынес из бесед с высокопоставленными лицами правительств “семерки”, – маятник отношений Запада с Россией идет назад, тормозя развитие связей. В таких условиях смысл челночной дипломатии полпредов, наверное, в том, чтобы упираться и чтобы маятник не пересек критической точки.
– Можно по-солдатски четко сформулировать, чего желает Запад от Москвы?
– Запад желает остановки операции в Чечне и немедленного перехода к политическому урегулированию. Такова официальная позиция.
– С кем и о чем вести переговоры в Чечне?
– Своим визави я говорю, что военная операция против террористов и политическое урегулирование – это не забег на два круга, когда второй можно пробежать, только закончив первый.
– Выходит, это бег по параллельным дорожкам?
– Да. Политическое урегулирование, пусть и в ограниченных формах, идет с самого начала. Освобождение без боя крупных городов возможно лишь с помощью переговоров. Они идут, идут с местными лидерами, а также муфтием Кадыровым. Это не карманная фигура. В прошлом он сподвижник Джохара Дудаева, а сейчас действительно духовный лидер многих чеченцев. Все это я объясняю на Западе, но там многие легитимной стороной признают Масхадова, а условием переговоров называют немедленное прекращение военных действий. Никто из моих собеседников не ставил под сомнение территориальную целостность России и необходимость борьбы с международным терроризмом. Наши критерии сейчас для ведения переговоров таковы. Чтобы участник диалога, во-первых, сам не был террористом – не убивал людей своими руками и не отдавал преступных приказов. Во-вторых, чтобы не было террористов на территории, которую он контролирует. Третий наш критерий – выдача заложников. Именно такую эластичную формулу выдвинул недавно Путин. Но на Западе с ней не особо соглашаются, считая слишком жесткой. Тогда я задаю собеседникам вопрос: случись с вами, не дай Бог, подобное, вы могли бы выдвинуть более мягкий набор критериев?
– Как они реагируют?
– Как правило, разводят руками.
– Запад обвиняет Россию в “несоразмерности военного ответа” террористам. А каков тут критерий? Вот соглашение о фланговых ограничениях войск в Европе имеет четкие количественные критерии. А “несоразмерность” как высчитали?
– Вразумительный ответ получить невозможно. Всякий разговор о Чечне они начинают с того, что полностью поддерживают нас в борьбе с терроризмом. Тогда я им говорю: вы признаете, что диагноз правильный и гнойный аппендицит надо удалять. Но при этом вы ставите нам условия: только без боли и чтобы не резать. Так мы же не филиппинские хилеры, чтобы голыми руками оперировать. Серьезные люди понимают, что нельзя вывести рать на рать в чисто поле, а мирные бы люди из-за палисадников сражение наблюдали. Мои партнеры в ответ морщатся и заявляют: а это ваша забота, как гуманно действовать в Чечне. Такая вот странная позиция.
– Это единая позиция западной элиты?
– Думаю, нет.
– Есть ли признаки позитивного развития отношений?
– На это указывает то, что Япония выделила нам $375 млн; маленький кредит и долгосрочную стратегию поддержки России одобрил Мировой банк. Определился со стратегией и ЕБРР. Однако это перекрывается последним решением Эксимбанка США, отказавшего российской компании ТНК в кредите для закупки нефтяного оборудования в самой Америке. При этом отказать вынудил госдеп США – “по соображениям национальной безопасности”. Эта формулировка вам ничего не напоминает? Помните 80-е гг. – разговоры про “империю зла”, которой нельзя продавать длинный перечень товаров? Я бы покривил душой, не сказав про свое ощущение: Запад вырабатывает в отношении России “политику отката”. Маятник пошел назад. Пока нет улучшения, но нет и ущерба.
– Кто-то сопротивляется этому?
– Ну, в первую очередь наши мидовцы. Вовсю задействован механизм консультаций. Делаются разъяснения, шаги навстречу, где это разумно. Я нахожусь в постоянном контакте с самыми разными людьми в странах “семерки” и без хороших новостей туда не приезжаю. Скажем, Путин поручил принять исчерпывающие меры по ратификации в новой Думе соглашения с Японией о защите инвестиций. А, к примеру, американцев проинформировал, как движется проект закона о борьбе с “отмыванием” незаконных доходов. Здесь надо иметь терпение, потому что никогда не знаешь, какой конечный результат дают наши действия.
– А в странах “семерки” кто-нибудь тормозит сползание к “холодному миру”?
– Пожалуй, наиболее дальновидные аппаратчики в окружении лидеров. Имен по понятным причинам не назову, но это действительно профессионалы, а не политические назначенцы. Незабываемая встреча была у меня в Нью-Йорке с высшими руководителями 10 крупнейших американских банков. Два часа разговора, и полное ощущение, что мы в середине 90-х. Никакой предвзятости, доброжелательно-деловая обстановка…
– Почему политический истеблишмент Запада поставил вопрос о Чечне сейчас, а не пять лет назад, когда там действительно была “кровавая баня”?
– Полагаю, что это связано с внутриполитической ситуацией в ряде стран Запада. Второй момент: по всей видимости, это симметричный ответ за нашу позицию по Косову. Третья причина: на Западе сейчас весьма популярна идея однополярного мира. Поэтому подготовка текста коммюнике к будущему саммиту “восьмерки” на Окинаве будет очень боевой. Мы никогда не согласимся на такое представление о миропорядке в XXI веке.
– Как далеко может пойти Запад в противостоянии с Россией?
– Предсказать трудно. Я считаю, что маятник приближается к точке равновесия, после чего понадобится какой-то выбор. Хорошо бы к этому времени завершить операцию в Чечне. Тогда было бы легче снова развернуть отношения на позитив.
– Если операция затянется, какого рода санкции к России наиболее вероятны?
– Вначале возможно понижение статуса переговоров. Потом вполне вероятно свертывание экономических программ ЕС, например TASIC. Дипломатическая блокада или сценарий иракского эмбарго кажутся мне невероятными.
– Способны ли США обвалить мировые цены на нефть и торпедировать российский бюджет?
– Это слишком рискованная затея, поскольку она затронет интересы стран, с которыми у Запада сложились определенные отношения. Я имею в виду ближневосточные государства, Мексику. Идти на риск поссориться со многими нефтедобывающими странами ради оказания давления на Россию… Я, конечно, не американец, но если взвесить плюсы и минусы, то сумма минусов, думаю, побольше. И вообще в Америке вряд ли кто-то преднамеренно желает разрушить российский бюджет.
– Устоит ли федеральный бюджет без $5,9 млрд, которые записано получить в 2000 г. от международных финансовых организаций?
– Не думаю, что прогноз здесь должен быть пессимистическим. Наверное, не всю сумму, но значительную часть кредитов мы получим. Одна опасность уже осталась в прошлом. Я имею в виду, что, не получив транш МВФ, кое-кто у нас предложил расплеваться с фондом. Однако Путин заявил, что правительство не отказывается от июльской экономической программы. Спокойную, разумную реакцию премьера в МВФ оценили. Знаю об этом из первых рук: находясь неделю назад в Мюнхене, связался с Вашингтоном, и руководство фонда просило передать Путину несколько важных слов. Надо бы теперь устранить мелкие недоделки по программе: провести законы о банкротстве, выйти на условленный уровень расчетов естественных монополий. В МВФ убедятся, что мы продолжаем играть по правилам, и это напрямую отразится на финансировании.
– В 2000 г. России надо вернуть $16 млрд Парижскому и Лондонскому клубам. Полгода назад на саммите “восьмерки” в Кельне лидеры договорились и вписали в итоговое коммюнике пункт о всеобъемлющей реструктуризации советского долга. Могут ли нынешние политические передряги отсрочить это историческое решение?
– В принципе, нет. Мудрый Камдессю, попав под политический пресс, не смог провести очередной транш для России, но зато послал кредиторам сигнал, что макроэкономическая ситуация в стране нормальная. Для клубов это важнейшая информация. Несравненно более важная, чем, к примеру, непроведенный аудит внебюджетных фондов. Поэтому мы сохраняем достаточно хорошие шансы на то, что логика Кельна будет продолжена в июле будущего года на Окинаве. Я представляю ее в виде нового политического импульса глав “восьмерки”, который приведет к всеобъемлющему соглашению с Парижским клубом.
– Как, по вашим наблюдениям, воспринимают Путина на Западе?
– К нему очень пристально приглядываются. Там видят в нем первого кандидата в президенты. Однако отношение к нему пока двойственное. Политическая элита Запада уже понимает, что российский премьер – человек прагматичный, решительный и умный, все начатое хочет довести до конца. Признают, что Путин способен консолидировать общество, что и показали выборы. Но все мои собеседники задавали один и тот же вопрос: почему у вашего премьера нет других достижений, кроме борьбы с террористами? А если они появятся, то когда мы это увидим? Я обращаюсь к собеседникам: откуда такая настойчивость, Путин ведь всего четыре месяца руководит? Что можно успеть сделать за такой срок в нашей экономике? Мне отвечают, что срок действительно очень маленький для масштабных дел. Но нас, мол, очень беспокоит база консолидации российской элиты и российского общества. Вы, говорят мне партнеры, сплотились на том, что на вас напали террористы и, дав им отпор, вы избавились от унижения и страха. Это узкая платформа для консолидации. Почему вы ее не расширяете? Они не ждут от нас, что в первой половине 2000 г. мы завершим коммунальную реформу. Более того, они еще не знают, как будет работать новая Дума, и потому не требуют, чтобы немедленно были приняты, допустим, Налоговый кодекс или Земельный кодекс. Они говорят только о том, что действительно реально выполнимо. Можно улучшить инвестиционный климат, отладить работу арбитражных судов на местах, незаслуженно, на их взгляд, засуживающих иностранные компании. Такие действия произведут очень сильное впечатление в мире. Такие действия нужны и нам самим.
– Словом, они ждут от Путина, чтобы он расширил базу консолидации российского общества за счет политики экономических реформ?
– Именно это я и хотел сказать.