В окно дуло

Ольшванг - художник, достаточно хорошо известный на Западе, - последние годы он живет в Москве и в Амстердаме, но его персональные выставки в Москве проходят все реже и реже. Нынешняя - "Обстановка" - как и полагается выставке актуального искусства, посвящена более чем актуальной теме - войне. Война здесь становится частью "психопатологии обыденной жизни". "Обстановка" - продолжение тех историй домашних галлюцинаций, фантомов обыденности, которые давно занимают Ольшванга. Можно вспомнить и его давние "Полиэфиры", где кладбищенские гравированные портреты умерших проступали жирными белесыми пятнами на полированной советской мебели, или "Обитаемую пустоту" - фотографии пустых сидений в метро, хранящих отпечатки тел исчезнувших пассажиров, и кроссворды с пустыми клеточками для принципиально неотгадываемых слов. Здесь нет никаких постановочных съемок - только анонимные, любительские кадры, найденные в нескольких московских фотолабораториях и ставшие исходным материалом для коллажей. Фотомонтажи сделаны столь безыскусно и откровенно - бумага, ножницы, клей, - что кажутся куда более галлюцинаторными, чем любые изощрения "Фотошопа". Руки с автоматами высовываются прямо из уютных домашних ковров. Угрожающие очертания пулеметов выкроены из снимков привычных интерьеров. В каждом углу может проступить суровое боевое орудие. Любой половичок - оказаться минным полем. Любая кухонька грозит обернуться театром военных действий. Рядом с фотографиями - листочки в клеточку, расчерченные, как для игры в "морской бой". Только вместо условных игровых полей - планы реальных квартир, выполненные в масштабе 1 клеточка - 50 квадратных сантиметров. На цветастых рукавах халатов, на аляповатых ковровых орнаментах золотой тесьмой любовно вышита группа крови.

Война повсюду, от нее не спрячешься, она проступает сквозь все щели привычного быта. Злые чечены ползут из вечно включенного, стращающего баталиями телевизора и расползаются тенями под столами, пылью под диваном, трещинами по потолку. "В окно дуло. Штирлиц закрыл окно. Дуло осталось". Война становится привычной и неотвязной галлюцинацией, уже не заканчивающейся после того, как выключен телевизор, доложивший последние новости с мест сражений. Дом уже не защищает от всепроникающих, навязчивых военных ужасов. Любой уют может обернуться кошмаром. Но и кошмар, затерявшийся в ковровых узорах, неожиданно становится почти уютным, ручным. Он утрачивает свой глобальный масштаб, превращаясь в мелкую домашнюю нечисть, в похмельные видения, мельтешащие где-то в поле бокового зрения. Сжавшись до размеров квартирного микрокосма, страх не утрачивает своей интенсивности и навязчивости. "Обстановка" Ольшванга заставляет вспомнить набоковский рассказ Terra Incognita. Там путешественнику, умирающему в джунглях от тропической лихорадки, мерещится, как сквозь экзотическую природу проступают очертания его далекой европейской комнаты. И между стволами, обвитыми лианами и змеями, возникает зеркальный шкап, и на синеве южного неба проступают штукатурочные дуги и розетки лепного потолка, в болотном мареве угадываются занавески, поднимающаяся из трясины диковинная амфибия превращается в кресло, и экзотические птицы оборачиваются шишечками кровати и стеклянными графинами. Бедный путешественник умирает в точном подобии обычной квартиры, в "меблированных комнатах небытия". И читатель остается в недоумении: что же было предсмертным бредом - эта комната или же буйство экзотических джунглей? Единственное, что остается неопровержимой реальностью, - это смерть, где бы она ни постигла героя.