"У театра устаревшие представления о своем потребителе"
На прошедшем в Санкт-Петербурге фестивале "Балтийский дом" состоялась премьера спектакля "Пьеса, которой нет" - совместной работы создателя и режиссера петербургского "Формального театра" Андрея Могучего и драматурга Евгения Гришковца, который значится в программке как "инициатор и редактор текста".
Андрей Могучий - один из наиболее известных режиссеров петербургского театрального авангарда, постановщик "Лысой певицы" Ионеско, "Петербурга" Андрея Белого, грандиозного уличного перформанса "Орландо Фуриозо" и "клубного" спектакля "Гамлет-машина" по текстам Хайнера Мюллера и Владимира Сорокина, игравшегося где угодно, только не на сцене. В этом году его спектакль "Школа для дураков" собрал внушительную коллекцию театральных наград: петербургский "Золотой софит", приз критики национальной премии "Золотая маска", Гран-при фестиваля "Битеф" и Гран-при эдинбургского Fringe. Первоначальным замыслом "Пьесы, которой нет" было восстановить двадцатилетней давности "Чайку" в постановке Геннадия Опоркова с прежним составом главных актеров. Но в итоге спектакль был сделан методом, близким к тому, что сегодня называют "документальным театром" - текст постановки сложился из личных воспоминаний ее участников.
- Что было для вас принципиальным в "Пьесе, которой нет"? - Речь идет о том, чтобы позволить актеру на площадке быть самим собой. Дать ему право на собственное высказывание. Для опытных актеров старой школы - Эры Зиганшиной, Вадима Яковлева, Романа Громадского - пойти на это было мужественным поступком. Им была предложена стихия, абсолютно отличная от той, в которой они всегда существовали. Честь им и хвала. Такая история не может существовать в однажды зафиксированном жесте. Вместе с ними я стал больше понимать суть метода публичной самоидентификации.
Оказалось, что люди, искренне желающие выйти из всех игр, которые существуют в их жизни, - профессиональных, социальных, любых, - все равно обречены на игру, в которую они вовлечены изначально помимо своей воли.
- Вы согласны с тем, что их искренность иногда эстетически непривлекательна? - Меня это вообще не волнует. Они не обязаны быть привлекательными. Это даже безнравственно, если хотите. Главное - путь. Гротовский исключал для себя влияние публики и говорил в последних работах, как ему хочется, чтобы пришли зрители, и что это невозможно, потому что, как только придет хоть один человек, он уже не увидит того, что ему хотели показать. Наша история для достижения результата требует присутствия зрителя. Такие правила.
- Первоначальное название "Пьесы, которой нет" - "Что-то хорошее". Почему вы от него отказались? - Это вопрос к Жене. Он у нас главный по словам. Я знаю только, что он долго думал и остановился на этом.
- Ваш театр называется "Формальным". Что вы под этим подразумеваете? - Ничего. Я не знаю, что это такое. Знал десять лет назад и забыл. Оказалось, что все не так однозначно. Мне интересен сейчас содержательный актер, его живая, человеческая сущность, и мысль эта прямо противоположна названию театра. Актер всегда шизофреник, всегда раздвоен, он одновременно персона и персонаж. И театр строится на жестком противоречии хаоса и гармонии. Поэтому мне скорее близок термин Андрея Белого "формосодержание". Что за чем идет, не всегда ясно, но это всегда рядоположенный процесс.
- "Формальный театр" возник в 1989 г. на волне студийного бума. Что вы делали для того, чтобы не развалиться, как тысячи других? - Переломных моментов, требующих объяснить новую стратегию и тактику, в театре было несколько. Всякий раз мне почему-то верили, и получалось так, как я говорил. К тому же многие из тех людей, с которыми я начинал, со мной до сих пор. Я хочу о них говорить, потому что они этого заслуживают: это Света Смирнова, Наташа Жуковская, Вика Ротанова, Денис Ширко, наш менеджер Миша Барсегов, а также недавно влившиеся в наши ряды Тоня Дзоценидзе, Вадим Волков и Саша Машанов. Вот это, по сути, и есть "Формальный театр", его ядро. Вообще же мы существуем по модели западного театра: на каждую конкретную постановку приглашаем новых актеров. На мой взгляд, это самая перспективная форма существования современного театра. Поездки в Европу - важный для нас источник финансирования и новых художественных идей, все последние спектакли были придуманы и сделаны там. Но поездки остаются только поездками. Мы не пошли по пути театра "Дерево" Антона Адасинского или "До-театра", которые считают себя петербуржцами и живут в Германии. Мне никогда не хотелось уехать навсегда. Тянет все время обратно. А здесь я преследую крайне прагматичную и даже эгоистическую цель - создаю вокруг себя такую среду, в которой было бы не противно. Вот и получается, что наш способ выживания - внутренняя убежденность в своей правоте, проектный театр, контакты с Западом плюс создание позитивной среды.
- Когда вы играете свой спектакль-провокацию "Гамлет-машина" в ночных клубах типа "Сайгона", как реагируют их обитатели? - Им нравится. Нравится людям, для которых театр - это восторженные пожилые дамы, четвертая стена, два часа неподвижного сидения в зале. Мы сломали этот стереотип. Доказали, что говорим на одном с ними языке, что театр - это живая история. Такого театра они не знали, не видели. Мне самому это было полезно, хотя в клубы я обычно не хожу. Вообще, людей, знающих, что в театре может быть не так, как они себе это представляют, да и просто интересно, в Питере пока не так много, и это проблема бездарного пиара. "Тараса Бульбу" Андрея Жолдака сняли с репертуара - мол, спектакль не продается, нет спроса на билеты. На самом деле менеджеры просто не знают о существовании людей, которые готовы это искусство покупать. По клубной акции я понял, что людей, которым нравится нетривиальное искусство, гораздо больше. Зритель ведь не дурак, просто у многих театров устаревшие представления о своем потребителе. А все меняется очень быстро.
- После Гран-при на эдинбургском Fringe вам предлагали контракты за границей? - Да, и на многие мы согласились, но это все, что я могу сейчас сказать. Мы понравились британской прессе, а статья в Times, Herald или Daily Telegraph имеет в Эдинбурге реальный вес при подсчете голосов. Журналисты писали про точечное попадание в контекст, в общие для всех сентиментальные точки. Может быть. Просто все действительно совпало. Наверное, и то, что мы были не совсем в формате, сыграло нам на руку. У нас был хороший менеджер-шотландец Даглас ОХБрайен, Дуги. Вообще, я считаю, что пиар как искусство создания мифа - тончайшее ремесло, за ним будущее. Если рядом есть человек, владеющий этим ремеслом, - это очень удобно. Хотя, если бы была такая возможность, я не заходил бы в театр ближайшие пять лет.
- Что вы планируете ставить, пока такой возможности нет? - Надо начинать работу в Александринке. Предложили поставить там современную пьесу. Для меня это "Петербург " Андрея Белого. От старого своего "Петербурга" я что-то, конечно, возьму, потому что я сильно тогда во всем этом копался. Но вообще все будет по-другому.