Владимир Мирзоев: у зрителя есть миф, и с ним нужно работать
Московский режиссер Владимир Мирзоев, известный своими экстравагантными интерпретациями классики, в конце прошлого года изменил драматическому театру с оперным. Местом для эксперимента послужила ни много ни мало сцена Мариинского театра, композитором - ни много ни мало Вагнер, а заманил Мирзоева в новый жанр сам Валерий Гергиев. Но после Вагнера режиссера вновь потянуло к Шекспиру. И вот он опять в Театре Вахтангова. Репетирует "Короля Лира".
Опера нуждается в реформе.
- Недавно вы выпустили вместе с Валерием Гергиевым две оперные премьеры в Мариинском театре. Как вы восприняли предложение Гергиева к сотрудничеству? - Предложение Гергиева поработать вместе над вагнеровским "Кольцом нибелунга" меня и воодушевило, и заинтриговало. Я раньше никогда не ставил в оперном театре, хотя пару раз делал камерные оперы на сцене драматического театра. Я понимал, что два месяца для столь грандиозного проекта ("Зигфрид" и "Гибель богов" - в общей сложности девять часов музыки) - это почти авантюра. Но, во-первых, я часто в своей жизни принимал авантюрные решения и очень редко жалел об этом, а во-вторых, мне были обещаны ежедневные шестичасовые репетиции. Это обнадеживало.
- Вам близка музыка Вагнера, или вам было не важно, что именно ставить в Мариинском театре? - Я никогда не берусь за материал, который меня не интересует. Ремесленный подход в театре для меня невозможен. И это не только определенная этическая позиция. Чтобы сочинить спектакль, необходимо включение сложных подсознательных механизмов. С помощью одной лишь логики этого не происходит. Музыка Вагнера меня вдохновляла и спасала до самого конца работы - когда ситуации, с которыми пришлось сталкиваться, стали экстремальными. - Как вам кажется, оперная режиссура - это особое искусство? Или профессиональный театральный режиссер и кинорежиссер справятся и с оперой? - Справиться-то он, конечно, справится... Особенно если рядом есть компетентный (и доброжелательный) концертмейстер. Однако оперный мир до такой степени причудлив, местные правила игры для чужака столь абсурдны, что не у всех выдерживают нервы.
- Какие законы оперного жанра вам пришлось преодолевать? - Например, акустика Мариинского театра делает глубинные мизансцены невозможными. Для моего видения пространства это серьезное ограничение. И еще: в опере фактически отсутствует период сценических репетиций. Режиссер готовит эскизы отдельных эпизодов, но синтез их, лепка, окончательное прояснение формы - все происходит только в момент появления декорации, костюмов, хореографии, света. За два-три дня этого не сделаешь, хоть из кожи лезь вон.
- Что нового открыла вам эта работа? - Я с удивлением обнаружил, что гениальная музыка способна структурировать не только время, но и саму материю. Ты смотришь на сцену и думаешь: сейчас что-нибудь обрушится, все пойдет кувырком, актеры забудут свой рисунок - однако звуки оркестра каким-то магическим образом все приводят в гармонию. Знаете, так магнит упорядочивает металлические опилки. Это настоящее чудо.
- Какие оперы вы любите? И вообще, любите ли вы оперный театр как таковой? - Я, как и вы, люблю талантливые произведения - хоть в опере, хоть в балете. Не могу не покривив душой назвать себя меломаном, но музыку понимаю и чувствую, поскольку это важная часть моей профессии. Думаю, отечественная опера нуждается в радикальной реформе. Она должна стать более коммуникабельной, учитывать особенности восприятия современного горожанина, перестать игнорировать его внутренний ритм и развитость его интеллекта. Отсутствие новых партитур, невозможность делать адекватные, гуманные версии классических опер - все это кажется мне абсурдом. Но, конечно, реформировать оперу должен музыкант, человек авторитетный в этом мире. - Трудно ли работать с такой личностью, как Валерий Гергиев? - Вагнер в интерпретации Валерия Гергиева - это глубоко, лирично, ни секунды не скучно, без натужного пафоса, с долей иронии, чувственно и сверхчувственно одновременно. Для меня это было истинное наслаждение. Равно как и сотрудничество с Георгием Цыпиным, который был сценографом и "Зигфрида", и "Гибели богов". - Есть ли мечты поставить что-то еще в опере? - Не то чтобы мечты. Существует проект, над которым сейчас работает мой постоянный партнер, композитор Алексей Шелыгин. Либретто написано по мотивам одного из поздних романов Владимира Набокова. Не хочу раскрывать все карты, поскольку они не только у меня в руках.
Шекспир по-русски это самое актуальное.
- Приступая к "Королю Лиру" в Театре Вахтангова, какие цели вы преследуете - поставить эпическую трагедию или сделать современную версию классики? - А разве нельзя совместить первое и второе? Мы никогда заранее не определяем жанр будущего спектакля. Его язык складывается естественно в процессе репетиций. По мере того как мы (я имею в виду творческую группу) пытаемся обнаружить заключенные в тексте смыслы, энергии, силы, возникает та или иная форма. И на этом долгом пути нас ожидает масса сюрпризов. В частности, в трагедиях Шекспира неожиданно много юмора. Просто он не всегда лежит на поверхности.
- Почему на главную роль вы опять выбрали Максима Суханова? Вам приятно работать с теми, кто вас хорошо понимает. Но не ограничивает ли режиссера работа с одними и теми же исполнителями? К тому же в глаза бросается явное противоречие между обликом Суханова и образом старого короля. - Отвечая на этот вопрос, я волей-неволей раскрыл бы наш отнюдь не элементарный замысел. Мне бы хотелось, чтобы он оказался сюрпризом, аттракционом, сальто-мортале. В работе с актером для меня самым главным ограничением является масштаб его личности, если он скромный. А у Суханова, поймите, не просто уникальный диапазон выразительных средств, красок и приемов, он не просто талантливый лицедей, актер-актерыч, каких много на российской сцене. Максим - это колоссальная личность, сложная, странная, ускользающая от любых определений и вместе с тем застревающая в памяти, как иероглиф. Больших актеров, как и поэтов, на каждое поколение приходится даже не десяток, а один-два. Ну ладно - пять. Режиссеру в подобной ситуации трудно (да и как-то глупо) гоняться за разнообразием.
- Вам не мешают предшественники - фильм Георгия Козинцева, постановка Роберта Стуруа в Театре Руставели? - Наоборот, помогают. В нашем деле контекст всегда помогает. Потому что это значит, что в сознании зрителя уже существует миф, с которым можно и нужно работать. Контекст позволяет вести более изощренную игру с публикой. Кстати, новая драматургия с таким трудом находит путь на сцену именно из-за отсутствия контекста.
- Какова для вас главная тема "Короля Лира"? - Трагическое противоречие между свободой выбора и фатальной предопределенностью человеческой судьбы.
- Как вы считаете, актуален ли материал, подобный шекспировскому, в наше время? - Если бы я думал иначе, то не стал бы предлагать театру "Лира". По-моему, Шекспир, особенно звучащий по-русски, - один из самых актуальных авторов. Потому что его пьесы - это синтез высокой поэзии, точной психологии, острого сюжета и гуманистической мысли. Назовите мне подобного драматурга из числа ныне здравствующих, и я брошусь его ставить.
- Что служит для вас источником вдохновения в этой работе? - Как всегда: талантливая компания и первоклассный, загадочный текст.