Игры разума
Спектакль, поставленный Александром Мариным, вероятно, будет иметь успех у публики. Однако вряд ли кто, посмотрев его, поймет, почему английские критики величают "Аркадию" чуть ли не лучшей пьесой ХХ в. Что в ней такого, помимо изящно закрученного сюжета и остроумия - то сентенциозного ("Если б Создатель следовал твоей логике, он сотворил бы... не живой сад, а разве что садовую беседку"), то грубого ("Я надеваю туфли. - Почему? Вы уходите? - Нет. Просто хочу пнуть вас в задницу")? Фу-ты, ну-ты, новый Шекспир родился...
Автор "Аркадии" действительно испытал прямое, каноническое влияние Шекспира. Всякий вспомнит великолепный дебют драматурга, пьесу "Розенкранц и Гильденстерн мертвы" (1966), но речь сейчас не о ней - вернее, не только о ней. Том Стоппард (с 2000 г. - сэр Томас) именно по-шекспировски вплетает в упругую сюжетную канву сугубо философские вопросы. Как во Вселенной сочетаются хаос и порядок? Существует ли бессмертие и если да - то зачем? Нужно ли верить в науку и если нет - во что нам верить? Можно ли предсказать будущее или хотя бы понять прошлое? Абстрактной игрой ума тут и не пахнет: выясняются вещи, определяющие судьбу персонажей и жизненно важные для самого автора.
Том Стоппард именно по-шекспировски относится к людям, которым скучно обо всем этом думать, он отнюдь не брезгует профанами. Для шекспировских современников "Гамлет" был по преимуществу историей хитроумного принца-мстителя, иногда от меланхолии впадающего в заумь: очень интересной, временами захватывающей историей - что ж, и на том спасибо. Для людей, пришедших на спектакль Марина, пьеса "Аркадия" осталась пьесой о забавной и запутанной жизни английского поместья, которое почтил своим визитом лорд Байрон (на сцене он так и не появляется, какая досада), а также о современных ученых, которые увлеченно копаются в этой жизни. Любовные интриги ХIХ в. выглядят очень занятно, научные интриги наших дней - еще занятней: что еще нужно, чтобы провести культурный досуг с приятностью? Если бы вдобавок сократить трехчасовой спектакль минут на сорок, совсем хорошо бы стало.
Коротко говоря, "Аркадия" в Театре п/р Табакова - спектакль симпатичный, но, скажем так, рассчитанный на зрительское простодушие. Смысл пьесы считывается поверхностно, игра, за некоторыми исключениями, аляповата: артисты слишком увлеклись сочинением "живых карикатур". Нет спору, Стоппард дает театру повод порезвиться. Его персонажи карикатурны сами по себе. Автор не щадит даже любимых своих героев - ни юную аристократку Томасину, девушку с задатками гениальности и судьбой мученицы (Лина Миримская), ни ее учителя Септимуса Ходжа, кембриджского денди (Александр Фисенко), ни честную исследовательницу Ханну Джарвис (Луиза Хуснутдинова). В каждом есть комические черточки, каждый попадает в нелепые положения.
Стоппард, при всей его философичности, прирожденный комедиограф, и этим все сказано. Беда в том, что заданная карикатурность усилена, дополнительно огрублена: сценический рисунок выглядит как шарж Обри Бердслея, переписанный Кукрыниксами. Справедливо ли корить за это режиссера - и да и нет.
Не похоже, чтоб Марин принял "Аркадию" за современную салонную комедию: судя по некоторым приметам, он понимает задачи автора, чувствует стиль, да и вообще много чего знает. К примеру, он знает разницу между дендизмом и щегольством; знает, что "грубые" фраки (служившие одеждой для верховой езды) были вызовом светской утонченности и французской моде: денди оделись во фраки так же демонстративно, как хиппи - в драные джинсы. Он знает, с каким наслаждением денди издевались над своими незадачливыми подражателями: именно так Септимус дурачит бездарного поэта Чейтера (Дмитрий Бродецкий, играющий весьма топорно). Марин понимает и то, что переделка старого парка под новый "живописный стиль" в пьесе Стоппарда - знак крушения культуры, вырубка английского Вишневого сада. XVIII век кончился, вынесен приговор искусственным идиллиям и аркадиям - пасторальным пейзажам, которые позволяли сентиментальным землевладельцам "притворяться, что Боженька их только что сотворил вместе с природой". А главное - Марин понимает, что для Тома Стоппарда романтический миф XIX в. ничем не лучше и не хуже прежнего, классицистического: такой же блеф и тоже скоро лопнет.
К сюжету, разворачивающемуся в наши дни, Марин отнесся не менее вдумчиво, чем к историческому пласту пьесы. Он не поленился выяснить, что это за штука - "итерация", о которой столько говорят во 2-м действии "Аркадии". Он знает, зачем ведутся эти разговоры и куда они ведут. Не удивлюсь, если ему известны и "фрактал Мандельброта" (Стоппард о нем не упоминает, но без этого математического открытия, сделанного в 70-е гг., не было бы самой пьесы), и теория фрактальных множеств, обогатившая науку ХХ в. бессмысленным, казалось бы, понятием "детерминированного хаоса". Сам я в этом плохо разбираюсь, но мне, как дошкольнику, объяснили: Мандельброт вывел алгоритм, по которому все ромашки растут ромашками, а теория фрактальных множеств объясняет две вещи: во-первых, почему, когда обрываешь лепестки, на одной ромашке выходит "любит", а на другой - "к черту пошлет", а во-вторых, почему сам Господь Бог не знает, какую ромашку я сорву третьей. Создавая мир, Он, по благости своей, ввел в систему элемент хаоса - а если б он этого не сделал, уже кроманьонцы, наверное, сошли бы с ума от всеобщего единообразия и перевешались на лианах (ужас этой картинки в том, что и лианы были бы одинаковыми).
Будущее непредсказуемо. Мы знаем его только в самых общих чертах: мы умрем. "Смерть ужасна, но по сравнению с бессмертием - не такая уж плохая перспектива". Это не реплика из "Аркадии", это личное мнение сэра Тома Стоппарда - впрочем, вполне согласующееся со смыслом пьесы.
При таком взгляде на вещи многие человеческие занятия теряют смысл. Неприятней всего Стоппарду люди, мечтающие переделать мир и увековечить свою переделку. Им посвящена его новая пьеса "Берега Утопии", поставленная три месяца назад в лондонском Национальном театре (среди персонажей - Герцен, Бакунин, жестоко окарикатуренный Маркс и др.). Спектакль идет де- вять (!) часов и пользуется бешеным успехом. Люди, мечтающие увековечить самих себя, более сносны, но чем жарче их пыл, тем смешнее они выглядят. Самый несимпатичный из персонажей "Аркадии", профессор Солоуэй, всеми правдами и неправдами пытается открыть какой-нибудь секрет из жизни Байрона - и поэтому срамится на весь свет, опубликовав сенсационные (сплошь липовые) сведения о дуэли поэта Байрона с поэтом Чейтером. Алексей Гуськов, исполняющий роль Солоуэя, забавно пародирует Илью Гилилова, автора в свое время нашумевшей книги "Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса". Повторяю: Марин все прекрасно понимает. Проблема в том, что ум и эрудиция остались его личными достоинствами: вложить их в спектакль не удалось. Актеры играют кто во что горазд, и Марин не в силах добиться от них хотя бы элементарной ровности исполнения - что уж говорить о сложной игре стилей, о зарифмованности событий, окликающих друг друга через века: мимо, все мимо! Интеллектуальный жар пьесы улетучился, комические сценки оказались единственным внятным содержанием "Аркадии".
Разрыв между пониманием и воплощением неспособность передать свои мысли и ощущения другим - все это заставляет сомневаться в режиссерских способностях Александра Марина. Лучшие свои спектакли ("Идиот", "Утиная охота") Марин строил на узнаваемых, проверенных решениях. Чем меньше он придумывал, тем лучше получалось, когда же Марин давал волю фантазии и активно брался за работу ("Девушки битлов", "Песочный человек"), волей-неволей возникал вопрос: может быть, это не его работа? От актерской профессии Александр Марин все больше и больше отдаляется. С режиссурой сложилось только то, что сложилось - вряд ли стоит тешить себя надеждами на бурный и неожиданный всплеск таланта. А человек он все же толковый: многое знает, думать не ленится, хорошо владеет словом...
Говорю почти серьезно: Александр Марин, если он хоть в какой-то степени склонен к литературному труду, мог бы попробовать себя в театральной критике. А что, писать газетные рецензии - дело хорошее. В конце концов, не зря же шесть лет своей жизни отдал газетной работе англичанин чешского происхождения сэр Томас Стоппард. Набил руку на заметках - глядь, и в великие люди выбился.