Шведский стол

В рамках Международного театрального фестиваля им. Чехова начинается программа "Новые имена" - результат работы нескольких молодых режиссеров, которым было предложено выбрать современную западную пьесу и поставить ее в очень короткий срок. Среди участников программы - Ольга Субботина, Миндаугас Карбаускис и Кирилл Серебренников, сделавший спектакль исключительно из шведских материалов: пьеса Стига Ларссона "И. О. ", мебель из IKEA и музыка группы Abba. Кирилл Серебренников ответил на вопросы "Ведомостей".

- Что за пьесу вы ставите в рамках Чеховского фестиваля?

- Она часть экспериментальной программы. А эксперимент в том, что нескольким молодым российским режиссерам, испытывающим интерес к современным текстам, было предложено поставить спектакль по новой драме очень быстро, по-европейски. К тому времени, когда у меня случился разговор с координатором этой программы, выяснилось, что все пьесы уже розданы. Так я остался без пьесы. Мне сказали: ты, мол, взрослый, сам что-нибудь найди. И я вспомнил о пьесе Стига Ларссона "И. О. ", которую, конечно, современной назвать нельзя, потому что написана она в 1989 г. Но автор-то жив. Пьеса очень сложная, как все шведское, - такой многослойный пирог: есть пласт бытовой, есть фрейдистский, есть метафизический, и со всеми ими надо разбираться. Вот мы и разбираемся в Центре современной драматургии и режиссуры Казанцева и Рощина.

- Кто будет играть в спектакле?

- Этот проект постоянно преследовали какие-то неудачи. Сначала он переносился, потом у меня не было времени, потом я был вынужден почти полностью поменять актеров. .. В итоге возникла компания следующая: Алексей Гуськов, Граня Стеклова, Максим Аверин, Юрий Колокольников и Наталья Швец. Так получилось, что из первоначального кастинга остался только Гуськов. Музыку написал Ричард Норвила, художник - Николай Симонов, костюмы сделал молодой дизайнер одежды Дмитрий Логинов. ..

- Говорят, вы любите заниматься костюмами сами.

- Да, есть у меня такая просто преступная страсть. И я постоянно мешаю приглашаемым художникам по костюмам: они меня, наверное, тайно ненавидят. Ведь я становлюсь похожим на персонажа Броневого из фильма "Тот самый Мюнхгаузен". Помните этого губернатора, который мечтал стать портным?. .

- Приучив публику к тому, что ставите новую драму, вы неожиданно для многих занялись классическими текстами - например, недавно поставили "Демона" с Олегом Меньшиковым. Почему?

- Есть вещи почти не формулируемые. Думаю, что это связано с моим личным ощущением лермонтовского текста - он оказывается для меня важным на разных возрастных этапах: сначала - как максималистский текст, написанный очень молодым человеком, полный юношеского пессимизма, сейчас, наверное, - как текст про попытку обрести какую-то мудрость, гармонию и любовь и про невозможность это сделать. .. Ну там же очень много тем, которые при помощи разной возрастной оптики поворачиваются разными сторонами. Поэтому-то им и интересно заниматься. В этот раз "Демон" был сделан средствами несколько избыточными. Если я поставлю его еще раз, возможно, стоит сделать это с помощью средств совершенно минималистских.

- После работы с новой драмой и спектакля по Лермонтову могли бы вы сформулировать, кто для вас "герой нашего времени"?

- Сейчас идет увеличение роли женщины и в социальном, и в прочих аспектах. Следовательно, происходит отход от героизма, потому что героизм присущ исключительно мужскому состоянию. Женщина быть героем не может. А мужчина будет героем, если залезет на гору, если убьет много врагов, если погибнет за Родину, если кого-нибудь победит - дракона какого-то - в себе или вокруг. В этом смысле в театре, и не только, я всегда ищу героическое - это мне интереснее всего. Вопрос поиска героического, равно как и вопрос его размывания, должен стоять постоянно. Вся новая волна современной драматургии отчасти связана именно с этим - с поиском нового героя, который может не только ныть, но еще и побеждать, потому что жалующиеся герои сегодня не интересны. Мне кажется, сейчас интереснее те, которые пробивают стены и двигают горы; причем совершают победы не только на внешней территории, но и на внутренней - на моральной, на нравственной. .. И победы эти непременно должны быть связаны с огромными усилиями. Наша страна сегодня находится в фазе создания чего-то, и эта, скажем, варварская энергия не может не влиять на то, что происходит на сцене. И должна влиять: тихие песни никто не услышит.

- А пьеса Горького "Мещане", которую вы репетируете сейчас во МХАТе имени Чехова, тоже о поиске героев?

- Она об их смене, т. е. о тех людях, которые могут влиять на мир и судьбу, и о тех, которые не могут. Но еще дело в том, что мне интересно сделать спектакль по очень психологической пьесе.

- Почему?

- С одной стороны, мне хотелось бы вообще расстаться с психологическим театром; с другой стороны, я понимаю, что это категорически невозможно. Мы все состоим из психологического театра, и его нельзя из себя изъять. Разве только можно выйти, как говорит Анатолий Александрович Васильев. Чтобы изжить психологический театр, им, видимо, нужно какое-то время очень подробно заниматься - дабы изжить его через самого себя, как любую болезнь. В этом смысле я целиком согласен с известным утверждением Васильева: психологический театр - это род заболевания.

- А что вы вкладываете в термин "психологический театр"?

- Есть догмат психологического разбора пьесы: пьеса нарочито подвергается разбору психологических состояний героев. Хотя у нас зачастую пытаются выразить этот театр через бытовую форму. А бытовой театр абсолютно неприемлем, даже чудовищен. Во всяком случае, для меня. Знаете, он иногда мне кажется какой-то шизофренией, потому что он есть неправда. Жизнь - правда, а когда люди изображают жизнь на сцене, это уже какая-то патология.