ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО: Кто построит маяк

Если гражданское общество имеет некоторый экономически функциональный смысл, то можно ли сказать, в чем его место в системе разделения труда? Увы, нельзя. Представление о том, что у бизнеса есть своя функция, у государства и гражданского общества свои, просто неверно.

Неразделение труда

Вот пример по поводу главного, наиболее знаменитого участника этого процесса – государства. До конца XX века считалось, что у государства есть некие свои органические функции. В 80-е гг. появилась замечательная статья Рональда Коуза под названием “Маяк в экономической теории”. Коуз обратил внимание, что великие экономисты: Рикардо, Джеймс Миль, Кейнс, Маршалл – все англичане – в своих работах ставили один и тот же вопрос: “Если бы не было государства, кто строил бы маяки? А если бы не строили маяков, то как было бы возможно судовождение?” Аргумент, который любого англичанина должен убедить. Коуз сделал простую вещь. В архивах Британского адмиралтейства он стал смотреть, кто же строил маяки. Оказалось, что ни один маяк в Англии не был построен государством! Их строили корпорации капитанов судов, гильдии судовладельцев, местные сообщества. Иногда они передавались в эксплуатацию Британскому адмиралтейству, передавались государству. Но созданием маяков занимались негосударственные институты. Вот Коуз это все описал и поставил точку. И когда стали смотреть другие сферы, выяснилось, что там тоже все не совсем так.

Фридрих фон Хайек в своей книге “Частные деньги” обосновал различия в происхождении современных государственных денежных систем. Все системы казначейских билетов умерли, потому что они стояли на одном простом принципе, который лучше всех выразили махновцы. На своих карбованцах они писали: “Обеспечивается головой того, кто отказывается принимать”. Такие системы не выжили.

А как рождаются денежные системы, которые идут не от государства? 10 лет назад в период великой инфляции “маврики” – билеты МММ – стали ходили наравне с рублем. Они образовывали огромную часть биржевого оборота, потому что это были фактически антиинфляционные частные деньги. (Речь не о справедливости или несправедливости суда над Мавроди.) Возможны также частные тюрьмы, частный сыск, пожарная охрана, которая может быть общественной, частной, страховой и т. д. То же касается и бизнеса.

Еще недавно мы жили в стране, где бизнеса не было, где государство взяло на себя все то, что в других странах делают бизнес и гражданское общество. А сегодня бизнес нередко занимается социальной дотацией на образование, здравоохранение, строительство дорог. Государство, в свою очередь, открывает банки или магазины там, где бизнес почему-то не может действовать…

Оказывается, нет такой функции, которую могло бы выполнять только государство и никто другой. Поэтому я утверждаю, что никакого органического разделения труда между этими субъектами не существует. Разделение труда всегда ситуативно. И это создает огромную трудность, потому что сегодня оно такое, завтра – другое, от страны к стране оно разное, и это всегда предмет борьбы. Отсюда следует существенный вывод для понимания силы и слабости гражданского общества. Слабость и сила в треугольнике “общество – бизнес – власть” – относительные понятия. Гражданское общество у нас слабое, только государство у нас еще слабее в реализации взятых им на себя функций. Поэтому распределение функций в треугольнике определяется относительной силой и слабостью.

Вот пример, который лежит на стыке бизнеса, государства и гражданского общества. Вопрос о саморегулировании и о саморегулируемых организациях. Одна из причин их возникновения: частная деятельность оказывается недостаточно эффективной. Например, не действует внутреннее этическое саморегулирование каждого из субъектов этой деятельности. А общество при этом настроено требовательно. Какие возможны решения? Либо государственные запреты, либо коллективные самоограничения. Я сошлюсь на американский пример. Существующая уже 90 лет система Better Business Bureau – саморегулируемых организаций, которые работают на потребительском рынке. Они говорят: мы вынуждены идти на саморегулирование, потому что публика требует ограничений, а государственных запретов мы опасаемся.

Возможна ситуация, когда сами частные субъекты ведут себя неэтично с точки зрения широкой публики. Возможна и другая – когда государство не справляется с какими-то функциями и эти функции надо кому-то передавать. На самом деле российская ситуация именно такова.

Нет уверенности, что саморегулируемые организации, о которых так много говорилось в ходе административной реформы, справятся с этими задачами без шишек и синяков. Но только государство-то с этими задачами не справляется вовсе. Поэтому если они окажутся чуть эффективнее того, что делает государство, значит, раскладка разных сил для данной ситуации оказалась более правильной.

Таким образом, выясняется, что одни и те же цели достижимы тремя принципиальными способами: либо частной сделкой, либо принуждением, либо многосторонней договоренностью. По методу достижения цели можно говорить о том, что это – бизнес, это – государство, а это – гражданское общество. При том, что пропорции в каждый данный момент и в каждой стране будут разными и невечными.

За чужой счет

Третий вопрос – слабость гражданского общества. Люди, занимающиеся общественной деятельностью, часто говорят: в России люди не хотят объединяться, в России люди не хотят тратить время на решение задачи создания публичных благ… Но люди нигде не хотят объединяться. Это заблуждение – считать, что перед нами чисто российская проблема. Хорошим объяснением того, почему люди не хотят объединяться и почему они все-таки объединяются, может служить теория коллективных действий покойного экономиста Мансура Олсона.

Над просторами гражданского общества витает одно проклятье, которое Олсон назвал free-rider problem и которое почему-то переводится как “проблема безбилетника”. Предположим, что нам нужно решить проблему, связанную с внешними эффектами, и мы ради этого готовы потратить силы и соединиться с другими людьми. А что потом, когда мы своего добьемся? А потом все будут пользоваться этим результатом, а мы снова будем объединяться, тратить свои силы и т. д. Ну один раз так можно сделать, ну три. Но в конце концов человек начинает рассуждать: раз это так нужно всем, значит, это сделает кто-то другой!

В этом “проблема безбилетника”: издержки, которые несут люди при создании публичных благ, не окупаются. А блага достаются всем.

Тут мы и начинаем понимать, что такое слабость гражданского общества. Слабость гражданского общества – это когда оно не производит своего продукта – публичных благ или производит их очень мало. Будь то домофон в подъезде, установленный без распоряжения мэра, или создание нового закона, или проведение какой-то реформы – публичные блага очень разнообразны. Почему их производится непозволительно мало? Потому что не найдены решения “проблемы безбилетника” для данных ситуаций. Если верить теории коллективных действий Олсона, то решения возможны разные. К примеру, малая группа. Малая однородная группа довольно легко решает “проблему безбилетника”. Если в подъезде живут люди примерно одного достатка и схожих взглядов на жизнь и они согласны, что нужно ставить домофон, и у них не возникает сильных споров, какой суммой складываться, то, возможно, они эту проблему решат. С высокой степенью вероятности решат.