ДРУЖБА: “Я переживаю за тебя”
Начиная с 11 сентября 2001 г. Путин не раз демонстрировал, что он вместе с Бушем. Отказ России поддержать войну в Ираке, может, и разочаровал американцев, но не стал помехой президентской дружбе. В недавно вышедшей книге Боба Вудворда “Планирование удара” автор рассказывает, что через несколько дней после начала войны Путин позвонил Бушу по телефону. “Тебе будет очень тяжело. Я переживаю за тебя”, – говорил Путин Бушу. “Это был искренний звонок… Дружеский… – поделился Буш с Вудвордом. – Я был ему благодарен. Между прочим, это был единственный звонок в таком духе”. Слова Путина приходится цитировать в обратном переводе – в отличие от США в нашей стране подобного рода беседы не делают достоянием общественности.
Вудворд пишет, что Кондолиза Райс назвала тот звонок “странным”. Недавнее высказывание Путина о передаче американцам – после 11 сентября и до начала военной операции в Ираке – данных российской разведки о том, что официальные органы саддамовского режима готовили теракты на территории США и на американских объектах за границей, тоже выглядит довольно странным. По видимости оно вроде бы предназначалось для того, чтобы помочь Бушу. Как раз накануне в США закончила работу независимая комиссия, установившая, что у Буша не было резона начинать войну с Саддамом Хусейном. Но заявление Путина не имело никакого эффекта – в Америке его практически не заметили. Дипломаты чесали в затылке и говорили, что решительно не представляют себе, какие такие данные Путин имел в виду. Реакция американских журналистов и дипломатов, с которыми мне удалось поговорить, сводится примерно к следующему: он, может, сам даже и верил в то, что помогает, но в общем нет никакой разницы, сказал он эти слова или не сказал. Анонимный представитель американской разведки в интервью Washington Post заявил, что он “не располагает сведениями о том, что (США) получали (от России) информацию о конкретных угрозах” со стороны Ирака до начала войны.
Хорошие республиканцы
Настойчивые заверения Путина в дружбе к Бушу находятся в полном соответствии с бытующим в России представлением, что республиканцы у власти в США для нас предпочтительнее демократов. Преимущество республиканцев обыкновенно трактуется в том смысле, что они в отличие от демократов не лезут в наши внутренние дела и, главное, не тычут нам в нос всякие там права человека, отчего нам с ними легче иметь дело. Между тем если посмотреть на череду американских президентов последних десятилетий, то это впечатление не подтверждается.
Республиканец Рейган обозвал СССР империей зла, а о правах человека говорил не меньше демократа Картера. Рейган смягчился к России только в ответ на новую политику Горбачева, т. е. не республиканец оказался хорош для России, а “плохого” республиканца удалось сделать “лучше” благодаря избранному Россией политическому курсу. Крайне неприятным для СССР было принятие поправки Джексона – Вэника. Под давлением Америки Советскому Союзу пришлось пойти на существенные уступки и разрешить массовую эмиграцию евреев. Поправка была принята при республиканце Форде, который таким образом никак не вписывается в схему. “Хорошим” республиканцем был Никсон, который, и правда, отбросил правозащитные глупости и сосредоточился на ограничении стратегических вооружений. Впрочем, Картер при всем увлечении правами человека тоже подписывал с Брежневым соглашения об ограничении.
Вообще, попытка обнаружить закономерные различия во внешней политике республиканцев и демократов – дело довольно бессмысленное, поскольку начиная с 1968 г. и до прихода Клинтона в 92-м в Америке президент-демократ правил страной всего один срок, а все остальное время у власти были республиканцы.
Среди новоиспеченной российской политической элиты вряд ли кто помнит живой памятью нюансы взаимоотношений с американскими президентами. Когда летом 2000 г. функционеры партии “Единство” говорили о том, как хорошо будет России с республиканским президентом, когда делегация во главе с Грызловым торжественно отправилась на съезд республиканцев, чтобы дружить с ними на основе якобы присущего обеим партиям консерватизма, они руководствовались не сравнительным анализом Никсона с Картером. Едва ли наспех собранные в партию государственные чиновники среднего звена готовы были присягнуть идее республиканцев, что от “большого государства” нации один только вред. Их внешнеполитическая концепция строилась на ненависти к первому президенту России и его другу Биллу Клинтону. Клинтон, который глубоко сочувствовал борьбе Ельцина с коммунистами, постоянно (хотя и не всегда эффективно) старался его поддержать и тратил на отношения с российским лидером больше времени и энергии, чем любой другой американский президент, именно поэтому был зачислен чиновниками нового призыва во враги России. Они поверили, будто с республиканцами нам будет лучше и продолжали верить в это даже тогда, когда в первые месяцы президентства Буша выяснилось, что он в отличие от своего предшественника о России и думать не думает, а российский президент даже не значится в списке лидеров, с которыми он собирается встретиться в ближайшее время.
Равнодушие к России уступило место заинтересованности не потому, что “хорошая” республиканская природа взяла свое, а прежде всего из-за 11 сентября, которое изменило куда больше, чем российско-американские отношения. Путин сумел быстро и решительно этим воспользоваться, равно как и тем, что Буш, вознамерившись насадить в Ираке демократию, не особенно прислушивается к голосам, предупреждающим его об угрозе демократии в России.
Прагматичные демократы
Демократы если и отличаются от республиканцев, а со временем эту разницу проводить все сложнее, то, уж конечно, не отношением к России. И даже не отношением к распространению по миру демократии. В недавней статье в Washington Post говорится, что Буш и его будущий конкурент Джон Керри словно поменялись политическими ролями: “Буш... становится в один ряд с (президентами-демократами) Вудро Вильсоном и Джимми Картером в своем ревностном стремлении нести свободу повсюду, где ее пока нет”. А Керри куда больше похож на традиционного республиканца, поскольку, словно “реалист старой закалки”, считает, что Америке следует сосредоточиться на борьбе с конкретными угрозами американской безопасности. Стабильность, по его мнению, важнее демократии во всяком случае в том, что касается целей американской политики в Ираке.
Так что, может быть, нет необходимости посылать Бушу дальнейшие заверения в дружбе, удивляя американских партнеров. В отличие от России в Америке партии сменяют друг друга у власти, и вовсе не исключено, что через полгода России придется иметь дело с Керри. Поскольку значительному количеству американцев совсем не нравятся последствия мессианско-империалистического пыла президента Буша, “политический реализм” Керри – совсем не случайное отступление от “истинно демократической” позиции. В любом случае политические режимы Ближнего Востока будут интересовать его неизмеримо больше, чем положение дел в России. “После двух встреч, которые были у нас за последнее время, – сказал мне один вашингтонский журналист, – я бы сказал, что он (Керри) будет обращать еще меньше внимания на Чечню, чем Буш”. Это скверная новость для тех, чьи права нарушаются в Чечне, и для тех, кого это волнует в России. Но, как бы там ни было, реалистические представления о политике полезнее мифологических.