КРАСИВАЯ ЖИЗНЬ: Ориентальные страсти

Если душа жаждет хазарских пряностей сербского романиста Милорада Павича, знойных четверостиший Омара Хайяма или лаконичных зарисовок японца Басе, ориентальное убранство жилища полностью соответствует мироощущению, в котором вы пребываете. Однако не следует забывать, что придется сделать выбор между изысканным буйством оттоманского стиля и японской простотой минимализма. Хотя некоторые утверждают, что симбиоз обоих направлений, наложенный на европейский модерн, дает столь взрывоопасную эклектику, что из такого помещения годами не хочется выходить на улицу.

Султанские ночи

Восток трудно представить себе без голубого, белого, золотого и особенно красного цветов – не зря византийские императоры именовались “багрянородными”. Цвета глубокого неба, бескрайней пустыни, хлада прозрачных родников и закатный багрянец солнца определяют всю палитру оттоманского интерьера, где главное сочетание натуральных материалов – нежного шелка, ажурного дерева и цветного стекла – диктует все последующее сочетание различных элементов.

Пол в таком доме обычно выстилают из тщательно отшлифованных плотных деревянных досок, покрашенных в красно-коньячный цвет. Некоторые эстеты краску накладывают таким образом, чтобы невзначай обнажить природную фактуру и рисунок дерева. Стены частенько выкрашивают в бледно-голубой цвет, который на потолке переходит в легкую белизну.

Однако основной элемент ориентального убранства – ковер – как правило, является организатором всего пространства, и от его выбора многое зависит.

Эти удивительные произведения искусства в своих трудах упоминали древнегреческие, римские и арабские хроникеры, а знаменитому пазарыкскому ковру, найденному в Южном (Иранском) Азербайджане русскими учеными, почти 2500 лет. К XVI столетию иранские ковры оказались в Европе благодаря интенсивным дипломатическим отношениям между просвещенным иранским монархом из азербайджанской династии Сефевидов – Шахом Исмаилом и царствующими особами Европы. Благодаря его подаркам среди европейских королевских семей вошло в моду коллекционировать восточные ковры и разводить тюльпаны. Самые дорогие ковры в мире, произведенные 600 лет тому назад в городе Ардебиль (Иранский Азербайджан), по сей день хранятся в лондонском Музее Виктории и Альберта. Их стоимость оценивается в десятки миллионов долларов.

Настоящие ковры сохраняют в доме тепло, регулируют влажность атмосферы, снижают риск заболевания суставов, снимают усталость зрения. А мистические узоры ковров, по древним преданиям, способны принести в дом благополучие, здоровье, уберечь от бед и несчастий.

Издревле при ручном производстве ковров использовались шерсть высочайшего качества и натуральные красители из трав и кожуры граната, что делает их неподвластными воздействию времени. Цвет настоящих персидских ковров с каждым годом лишь обретает новую глубину и яркость – в этом секрет их удивительного долголетия. Средняя продолжительность жизни классического азербайджанского ковра – примерно 300 лет. По свидетельству писателя Константина Паустовского, “новичков в Батуме узнавали по одному верному признаку: они старательно обходят ковры, боясь их запачкать. Но вскоре они понимали, что ковры раскатывают во всю ширину улиц именно для того, чтобы поскорее уничтожить на них налет новизны и крикливых, еще не потускневших красок. Тогда приезжие начинали с наслаждением топтать ковры вместе с коренными батумцами”.

Главная особенность “персидских” ковров – универсальность их использования. Ими можно не только украшать стены, но и стелить на пол. Ковры, произведенные в других странах мира, по своим характеристикам лишены подобной универсальности. Наверное, именно это и имел в виду американский художник С. Сарджент, когда однажды заметил: “Вся живопись итальянского Ренессанса не стоит одного кусочка иранского ковра”. Сами “персидские” ковры по рисунку делятся на два основных направления.

Северо-азербайджанские (ширванские, карабахские, гянджинские) с преимущественным строгим геометрическим узором, состоящим из ромбов, крестов, рогов, стилизованных восьмиконечных звезд, и южно-азербайджанские (тебризские, ардебильские, урмийские, исфаганские), называемые в просторечье иранскими и составленные из сложнейшего растительного орнамента с мелким рисунком “бута” (огурцом).

Особый интерес вызывают сюжетно-тематические ворсовые ковры, характерные для тебризской школы. Это ковры “овчулуг” — охотничьи, считаются наиболее сложными по происхождению мотивов и образов. Темы на этих коврах часто навеяны творениями великих поэтов Востока – Низами, Физули, Фирдоуси, Хайяма, где можно встретить изображения соколиной охоты или грозного льва, терзающего нежную лань. Эти ковры используются в богатых интерьерах, где все окружающие предметы от фарфоровой и серебряной посуды до старинного оружия, инкрустированного драгоценными и полудрагоценными камнями, призваны подчеркнуть царскую роскошь – поэтому они хорошо смотрятся в больших помещениях, площадь которых не может быть меньше 50–70 кв. м.

Впрочем, северное направление азербайджанских ковров, чья декоративная поверхность выдержана в соответствии со строгими канонами геометрии и состоит из сочетания древних солярных знаков, стало в 60-е и 70-е гг. ХХ в. самым актуальным в интерьерах ведущих европейских дизайнеров и сейчас вновь входит в моду благодаря всплеску интереса к минимализму.

Азербайджанские ковры вызвали к жизни целые школы подражателей в других странах мира, но для специалиста новоделы все же оставались имитацией, теряющей тонкие оттенки философского смысла орнаментов, присущих оригиналу.

Сегодня в России несколько крупных фирм специализируются на импорте персидских ковров, завозя их непосредственно из Ирана. На них выдается заверенный иранским правительством паспорт, где указываются точные размеры ковра, его плотность и материалы, из которых он соткан. Такие ковры весьма дороги, и их стоимость в зависимости от размера может составлять от $2000 до $10 000. В некоторых московских магазинах можно встретить и шелковые иранские ковры, оцененные в $15 000 и $20 000. Однако, по оценкам экспертов, в Москве порой вместо настоящего иранского шелкового ковра могут предложить китайскую подделку, которая, на взгляд обывателя, ничем не отличается, но стоимость которой раза в 3–4 меньше оригинала.

Даже при внешней схожести настоящие ручные ковры неповторимы. Как и многие произведения декоративно-прикладного искусства, они занимают достойное место в ежегодном обороте арт-рынка наряду с картинами крупнейших живописцев, ювелирными изделиями и оружием.

Впрочем, пусть цены на чистошерстяные и шелковые иранские ковры не пугают. Хотя они и предпочтительны, ковер всегда можно подобрать в соответствии с возможностями семейного бюджета. К примеру, стоимость неплохих турецких, афганских или пакистанских ковров на четверть, а чаще наполовину дешевле ирано-азербайджанских. За ту же цену можно приобрести хороший туркменский или дагестанский ковер ручной вязки. Более того, сегодня бельгийская промышленность поставляет в Россию огромное количество ковров из синтетических нитей, по рисунку часто скопированных со знаменитых азербайджанских и иранских оригиналов. Их стоимость начинается от $200 и доходит до $800. Однако, как часто происходит с ширпотребом, бельгийские дизайнеры, не успевающие насытить рынок, порой прибегают к стилизации под иранский или китайский орнамент, зачастую смешивая их, что приводит к катастрофической пошлости, представленной на отечественных рынках в самых разных версиях.

Но, даже устлав коврами полы и развешав их на стены, нельзя забывать о своеобразных продолговатых подушках “мутекке”, обтянутых шекинским или самаркандским шелком. Разбросанные по полу или на диване-оттоманке, они являются характерной частью ориентального стиля и весьма удобны в быту: на них можно садиться, на них можно опираться или подкладывать под голову. В наших магазинах они встречаются крайне редко, но многие их мастерят сами – благо это не столь сложно и доступно даже детям. В Англии, Франции, Германии или Италии эти подушки уже превратились в обычный элемент местного быта художественной богемы и поэтому их нередко встретишь как в восточных лавках, так и в текстильных магазинах.

Однако подушки “мутекке” хороши не только на полу. Особенно стильно они смотрятся на больших ручных кованых сундуках из Шеки – признанного центра азербайджанского декоративно-прикладного искусства. Стены шекинских сундуков часто покрывают ковровым орнаментом, подкрашивая гранатовой или луковой краской и обивая кованым железом. В Москве их почти нет в отличие от Стамбула или Рима, а редкие экземпляры, которые удается отчаянным смельчакам привезти в российскую столицу, элегантно выдаются за несуществующие аравийские и продаются по $3000–5000, что почти в восемь раз дороже их стоимости на родине производителей.

Сегодня редкие любители придерживаются буквы оттоманского стиля XIX в. эпохи колониальных войн с его приверженностью к громоздкой мебели в стиле модерн из красного дерева, английским кабинетам ($20 000), картинам с пейзажами старого Стамбула ($10 000–15 000) или а-ля Айвазовский и огромными барочными люстрами, так как наличие этих предметов обязывает иметь гостиную площадью более 100 кв. м. Между тем отсутствие картин Айвазовского за $1 млн могут с лихвой компенсировать

хорошие копии маринистов и этнохудожников, которые нетрудно приобрести за $500–8000. Большой популярностью пользуются яркие индонезийские батики за $150–1500 и шелковые однотонные азербайджанские женские платки “келагаи” ($150–200), которые одевают в элегантный багет. Впервые это в начале 80-х сделал известный итальянский дизайнер Валентино для своей гостиной, чем привел друзей и недругов в неописуемый восторг. Словно перекликаясь, эти платки в багете появились в некоторых домах модных российских дизайнеров, что придает современному выхолощенному интерьеру некоторую пикантность, как жгучий черный перец в диетической куриной котлете.

Япономания

Различные предметы японского искусства появились в Европе в конце XIX столетия. И с тех пор интерес к загадочной стране только рос. Увлечение японской культурой и философией создало моду на стилистику “дзен” – своеобразный прообраз современного архитектурного минимализма – страсть, которой заболели практически все западные дизайнеры. Проповедуя самоограничение и нравственную чистоту, дзен поставил во главу угла минималистский принцип самодостаточности и простоты без излишеств. Поэтому в отличие от оттоманско-мавританской эстетики утонченной прихотливости и гедонистической неги приглушенных и ярких тонов интерьеры, выдержанные в японском стиле, состоят из белого и темного цветов: белые стены, белая обивка мебели, светло-серый, почти белый пол и на всем этом снежном фоне – черная мебель простых форм из натурального дерева. Минимальное количество предметов, натуральные материалы, лаконизм форм, огромные объемы природного света создают определенный философский настрой – необходимо довольствоваться малым и быть довольным тем, что есть. Главное – гармония внутри человека и такая же гармоничная связь с окружающим миром. Кстати, в такие интерьеры без проблем вписывается современная видео- и аудиоаппаратура, не создавая эстетического диссонанса.

На фоне безликих универсальных интерьеров мегаполисов в разных частях света минималистская обстановка в японском стиле подкупает своей необычной индивидуальностью и концептуальной прозрачностью. Ибо для японского сознания неоспоримо: лишнее – безобразно. Поэтому в их домах нет того количества вещей, которые окружают нас, загромождая помещение и отвлекая внимание от духовного успокоения. Все предметы спрятаны в специальных стенных шкафах, расположенных по всей высоте комнаты, практически сливаясь со стеной и создавая впечатление строгой чистоты. Элементы домашнего обихода появляются только по мере необходимости. Футон (традиционная японская кровать) по утрам свертывается и убирается во встроенный шкафчик. Еда подается на низком легком столике (хабузай), который без труда переносится на любое место или вообще убирается, а традиция сидеть на циновке-татами объясняет отсутствие стульев и кресел.

Хлопковый матрас вместо русской перины, деревянная подставка вместо подушки, бумажный фонарик с реечным каркасом, раздвижные створчатые двери, ширмы – многое из этого антуража вместе со всевозможными керамическими чайничками и чашечками и кулинарными блюдами в виде знаменитых суши уже перекочевали в наши гостиные, поражая воображение легким изяществом и экологичностью.

Особый элемент японского стиля, перебравшийся в самые изысканные интерьеры европейской и русской богемы, – огромные светильники, шары из белой рисовой бумаги, появившиеся в крупных гипермаркетах, торгующих товарами для дома. Их стоимость варьируется от $25 до $70, но без них современный минималистский интерьер в московской гостиной почти невозможно представить. Они обладают удивительным свойством раздвигать ограниченное пространство и потому незаменимы в небольших комнатах с низкими потолками, где развешиваются в разных местах. А ночами создается впечатление, что в комнате взошла не одна, а несколько лун, заполняя мягким светом каждый уголок.

Именно японский стиль породил моду на минималистские столы-трансформеры, которые можно поднимать и опускать на необходимую высоту и перемещать из комнаты в комнату на маленьких колесиках, вкрапленных в ножки. В Москве их можно встретить в некоторых мебельных магазинах, предлагающих итальянские предметы быта, за $800–1400. На распродаже к ним могут бесплатно предложить еще четыре конструктивистских стула, символизирующих эпоху хай-тек, истоки которого также уходят в японский философский минимализм, выдвигающий три главных постулата: созерцательность, мобильность и компактность.

Дзен-буддийское и даосское миропонимание, пришедшие из Японии и Китая, привнесли в нашу жизнь еще одну модную тенденцию – китайский фэн-шуй, или учение о планировке помещений и пребывании в них живых и неживых существ в соответствии с продолжением идеи природного пространства. Увлечение фэн-шуй охватило людские массы в самых разных странах настолько, что специалисты этого учения приглашаются для зонирования жилых и офисных пространств с указанием конкретных точек, предпочтительных для каждого отдельного человека в зависимости от его гороскопа и определенного расположения мебели.

Надо заметить, что настоящие японские вещи стоят весьма дорого, но, если напрячь фантазию, можно и самим смастерить многое из того, что недоступно. На одном нельзя экономить – это японский фарфор. Помимо традиционных керамических чайных наборов ($250–400) сегодня за $300–500 можно приобрести европеизированный чайный сервиз, по качеству и рисунку превосходящий все европейские аналоги. И вкус настоящего чая, заваренного в настоящем чайнике, откроет одну из сторон радости существования.

Лампы Аладдина

Благодаря своим светоотражающим качествам хрусталь издавна используется в освещении. В оттоманских гостиных он был когда-то моден, как и цветное стекло, из которого делали великолепные витражи “шебеке”. Сегодня люстры и светильники из цветного хрусталя в виде маленьких шариков от Swarovski ($1000–5000) не меньший изыск для ориентальной гостиной, чем керосиновые лампы американского или голландского происхождения, повторяющие старинные турецкие. В Москве их можно приобрести за $30–150, и очень скоро они станут интерьерным хитом, как это произошло в богемных гостиных Парижа и Амстердама. Вместе с тем обилие свечей: красных и желтых – в оттоманском стиле, белых – в японском – также является характерной частью ориентального убранства и придает гостиной особое тепло и изысканную загадочность, без которых нет Востока.

Оттоманские гаремы

В престижных лондонских дискотеках лидируют индо-пакистанские и арабские мелодии. Парижские танцполы пали перед очаровательным натиском магрибских хитов в исполнении французских поп-звезд алжирского и марокканского происхождения. Американская киномузыкальная индустрия активно клонирует кавказский и берберский мелодический фолк, густо сдабривая его карибскими ритмами, превращающими эту пьянящую смесь в слащавый малиновый сироп, отличающийся от британского культурологического аристократизма, воплощенного сценическими интеллектуалами от Beatles до Стинга.

Этноджаз в современной музыке, фьюжн – в одежде, изысканная иранская рефлексия в кино и фотоарте стали доминирующей идеей в культурном пространстве всего мира. В отличие от политиков, увлеченно рассуждающих о межцивилизационных конфликтах, самые продвинутые дизайнеры, музыканты, архитекторы, писатели и художники смешивают персидские ковры и живопись Хоана Миро, русский ампир и марокканские подушки, горячий песок и снежный холод. А среди супермодных зодчих конца ХХ столетия лидируют архитекторы арабского происхождения – британка Заха Хадид и американец Карим Рашид.

На фоне планетарного пиршества экзотических красок в российской столице уже второй раз с аншлагом проводится фестиваль “ЭтноАрт”, объединяющий любителей этноискусства и галереи, предлагающие всем желающим предметы интерьера и аксессуары для дома, произведенные в Индонезии, Таиланде, Китае, Марокко, Турции, Танзании, Индии, Непале и Тибете. Нонконформистский механизм рефлексии постепенно, хотя и с опозданием, приходит в московские дома, напоминая слова недооцененного русского философа Петра Чаадаева, говорившего о Востоке как о великом музее традиций человечества.