ГОЛЛАНДСКАЯ БОЛЕЗНЬ: Девальвация вместо удвоения ВВП
Обильный поток валютной выручки от сырьевого экспорта может “соблазнить” любой национальный бизнес продолжать заниматься импортом, откладывая модернизацию производства, и любое правительство – продолжать откладывать структурную перестройку, ориентируясь на получение сверхдоходов. В самой Голландии эта голландская болезнь давно миновала благодаря менталитету и политике властей. Но в сегодняшней России она по тем же причинам будет усиливаться. Дело не просто в том, что высокие мировые цены на нефть провоцируют “экономический популизм”. Дело в “силовом” стиле госуправления с его упрощенным подходом к решению сложных экономических задач и особой решительностью действий, напоминающей спецоперации.
Нужно отдать должное: метод спецопераций позволяет достигать поставленных целей. Стоит вспомнить хотя бы недавнее принятие Госдумой закона о монетизации льгот, перекраивающего всю систему социального обеспечения в стране. Несмотря на вал критики и несколько тысяч поправок, правительственный вариант был принят с ходу, что еще недавно казалось невозможным. В этом же ряду блицкриг с перераспределением кредитных ресурсов в пользу крупных госбанков – Сбербанка и ВТБ с одновременной национализацией в пользу ВТБ активов группы “Гута” в ходе июльского банковского кризиса. Ну а процесс по делу “ЮКОСа” настолько показателен по методам, что даже крупнейшие бизнесмены смирились с ролью политических аутсайдеров, как раньше с этим смирились лидеры регионов.
Проблема, однако, в том, что этот стиль управления подрывает работу рынков и резко усиливает все виды рисков, от политических до финансовых. В итоге бизнес все больше теряет самостоятельность, регионы – бюджетную обеспеченность, государство – доверие экономических агентов, а экономика – и без того хрупкую устойчивость роста. По последнему заявлению международного агентства Standard & Poor’s (S&P), России не следует пока рассчитывать на повышение суверенного рейтинга до инвестиционного уровня. А по последнему прогнозу Минэкономразвития, в предстоящие три года темпы роста экономики не превысят 6,3–6,7%, т. е. опустятся ниже тех 7,3%, на которые как минимум рассчитывает наш премьер. Добавим к этому, что в среднесрочной перспективе России грозит очередная девальвация вместо планируемого удвоения ВВП и повышения уровня жизни.
Пока что развертывание негативных макротенденций сдерживается (и камуфлируется) тем, что экспортные сверхдоходы поддерживают инвестиционную активность. Но в дальнейшем, даже при высоких ценах на нефть, Россия не сможет сохранить нынешний уровень этой поддержки как из-за замедления роста физических объемов экспорта нефти, так и в силу неизбежного углубления в экономике структурных деформаций. Собственно, признаки нарастающей угрозы кризиса видны уже сегодня.
Ухудшение инвестиционного климата, вызванное “делом “ЮКОСа”, не только тормозит и так мизерный приток в экономику прямых иностранных инвестиций ($1–3 млрд в год), но и заметно усиливает инфляцию (что уже официально признает Минэкономразвития). Более того, политические риски и неустойчивость роста возвращают бизнес к финансовым стратегиям 1997–1998 гг.
Во-первых, возобновились сошедшие на нет бегство капиталов и рост долларизации экономики: к июлю чистый отток капитала возрос, по данным ЦБ, до $5,5 млрд. К концу года, по разным оценкам, он может составить от $8,5 млрд до $17 млрд, т. е. выйти на уровень 1996–2000 гг. – резкий контраст по сравнению с $2,3 млрд оттока в прошлом году и надеждами на получение чистого притока в нынешнем. Во-вторых, впервые с 1998 г. российский бизнес в массовом порядке меняет инвестиционные приоритеты на конъюнктурные, в том числе чтобы быстро извлечь спекулятивные доходы и вывезти их из страны. В-третьих, из-за высоких рисков и утечки капитала, провоцирующей денежный голод, в стране отсутствуют доступные по цене кредитные ресурсы. Это толкает корпорации и банки к наращиванию более дешевых заимствований за рубежом – размещению еврооблигаций, активному привлечению иностранных кредитов.
Уже к 2003 г. частный сектор накопил колоссальный валютный долг, сравнимый с величиной госдолга, – $84 млрд. А доля частных обязательств в совокупном внешнем долге страны поднялась до 41%, что в 2,5 раза выше, чем в предкризисном 1997 г. Это тем более опасно из-за роста краткосрочных обязательств в структуре долга (свыше 20%). Повышение процентных ставок на мировых финансовых рынках или потеря доверия кредиторов могут вызвать проблемы с рефинансированием этой задолженности, поставив российский бизнес на грань дефолта. Иными словами, как отмечают экономисты Центра развития, Россия близка к сценарию азиатского финансового кризиса 1997 г., который был связан не с состоянием госфинансов, а с ухудшением структуры финансов частного сектора.
Новейшая методика прогноза суверенных дефолтов по валютному долгу, составленная для Банка международных расчетов Марселем Питером (Высший институт международных исследований в Женеве), показывает, что среди стран с развивающимися рынками Россия всегда лидировала по степени риска неплатежей. Но этого не улавливают методики международных рейтинговых агентств. Так, за полтора года до августа 1998 г. Россия имела абсолютное первенство с точки зрения риска дефолта среди 40 стран, рейтингуемых агентством S&P. В частности, она в восемь раз опережала по степени риска предкризисную Южную Корею. А в 2001 г., несмотря на ускорение экономического роста, Россия была на третьем месте по риску среди 25 наиболее крупных должников, опережая в 13 раз Китай и в 30–40 раз постсоветские Польшу и Чехию. Помимо финансовых составляющих и показателя устойчивости экономического роста Питер учитывает еще шесть факторов политического риска, в том числе уровень коррупции в стране и приверженность властей демократическим ценностям. Так что сегодня, после истории с “ЮКОСом”, надежность российских финансовых обязательств вряд ли повысилась.
Более того, Россия попадает под действие ключевых факторов, которые привлекают в страну горячие деньги и создают предпосылки для спекулятивных атак на национальную валюту – неизменного спутника современных кризисов. Эти факторы лежат не в макроэкономической, а в поведенческой плоскости и сводятся, согласно теории, к следующим: наличие у страны достаточного запаса валютных резервов, готовность властей идти на их широкое расходование в случае начала атаки, аналогичная готовность Центробанка действовать в качестве кредитора последней инстанции, а также доступ бизнеса к индивидуальным монопольным привилегиям или госгарантиям, провоцирующим недобросовестное рыночное поведение. Сегодня в России возможности такого поведения расширяются, так как вместо введения в экономике четких законодательных правил игры власти отдают предпочтение негласным договоренностям и практике передела собственности в пользу наиболее лояльных структур.
Нависающее над Россией “нефтяное проклятие” (по выражению Джорджа Сороса) потому и именуется проклятием, что при отсутствии структурных реформ и сформированных демократических институтов оно будет инерционно гонять экономику от девальвации к девальвации, подпитывая рост потребительского импорта и утечку капитала. В этой ситуации никакое силовое давление на субъектов экономики, будь то бизнес или регионы, не сможет обеспечить долгосрочной стабильности ни стране, ни даже тем властным группам, которые его применяют.