НОВИНКИ КНИЖНЫХ РАЗВАЛОВ: Чувства в жанре ню

В альбоме собраны работы советских фотохудожников в жанре ню. Но сделаны они были отнюдь не “для Сталина”. А, что называется, из чистого искусства.

Изображений набралось немного – на 90 полос, но ведь и срок жизни жанру отмерен был короткий: с начала вольных 20-х до исхода 30-х, когда “вольница” кончилась в приказном порядке. И тот, кто работал в жанре, сел по обвинению в порнографии.

Однако, несмотря на скоротечность истории, советское ню сумело зафиксировать тенденции в идеологии времени. И сделало это куда нагляднее, чем, например, литература. Обнаженное женское тело (точнее, способ его отображения на фотобумаге) выразило эротическое бессознательное эпохи. А также стремительное движение к полному исключению эротической составляющей в изображении советской женщины. Вот почему, глядя на эти фотографии, человек испытывает смешанные чувства. Эротического влечения и идеологического отталкивания – одновременно.

Ранние работы 20-х гг. представлены в альбоме пластическими композициями в духе школы Айседоры Дункан. Тела на фотографиях застыли в экстатических позах. Эротизм подчеркнуто театральный, симулированный. Модель, на которую ориентируются Евгений Корбут, Алексей Сидоров и Ида Напельбаум, – русский эксцентричный балет начала века. На снимках чувствуется полная зависимость от эстетики модернизма. И что это – ее последний отголосок.

На позднем этапе начала 30-х в жанре сформировалось два направления. Два варианта трактовки обнаженного тела на фотографии. Это, во-первых, школа пикториалистов, или правых фотохудожников, среди которых самым известным считается Александр Гринберг. И направление левых, где первое место занимает, само собой, Родченко.

Правые работали в постановочной эстетике, ориентируясь на живописную традицию. Поэтому крупные рыхлые женские тела, силуэты которых белеют в дымке снимков, отсылают к полотнам Рубенса и отчасти к французской фотографии “непристойного содержания”. А также, на взгляд автора этих строк, к давней русской традиции “подглядывания в бане”.

Наоборот, левые держались принципа документализма. Их фотоработы изображают тела, которые зафиксированы в потоке новой советской действительности. На пляжном отдыхе или в гимнастическом зале. Но, учитывая полную театральность советской действительности, можно утверждать, что документализм этот лжив изначально.

Обе школы объединяло то, что фотографии фиксировали только тело. То есть форму, лишенную психологизма, личности. В середине 20-х гг. такой подход играл на руку власти, которая пропагандировала культ мускулистого советского тела против тела буржуазного, т. е. “изнеженно-утонченного”.

Однако с ужесточением режима “советскому телу” потребовалась идейная мотивация. Вслед за писателем фотохудожник должен был стать инженером человеческих душ. Преодолеть этот барьер сумели немногие авторы. Те же, кто оказался по ту сторону добра и зла, могли рассчитывать только на один вид эротики – женщины, которая марширует в сатиновых трусах с портретом Сталина по Красной площади.