Много живописи
На вернисаж к Нестеровой пришло очень много народа, причем творческого – художники, режиссеры, писатели. Известность многих из них не пережила времени перемен – двух последних десятилетий. А у Нестеровой осталась если не известность, то прочная репутация настоящего художника, несмотря на то что живописцы сейчас не в чести у критиков. Они, правда, всегда в чести у публики, но выбор у любителей традиционного искусства тут небольшой – либо фавориты московского мэра, либо шутники современного искусства, использующие большую картину принципиально иронически, ну еще семидесятники-восьмидесятники, в новые времена не вписавшиеся, а оттого страдающие так, что смотреть их возможно только в приступе мазохизма.
Наталья Нестерова пишет серьезно и большие картины. На которые кладет так много краски, что непонятно, как эти тяжеленные комья удерживаются на холсте, а не падают плашмя на пол, образуя маленькую горку. Пишет она, как считают искусствоведы, притчи. Эта выставка демонстрирует работы последних десяти лет – библейский цикл и традиционные для Нестеровой абсурдистские бытовые сценки: пассажиров нью-йоркского метро, отдыхающих на море, гуляющих в парке, играющих в серсо и закусывающих на пленэре.
Конечно, когда картина называется “Крик” и у ее героя изо рта вылетает ворона или когда на другой картине у Христа с апостолами вместо лиц маски, такие полотна можно называть притчами и делать попытки трактовать их скрытый смысл. Но в случае Нестеровой не в смыслах дело, а в самой живописи – сочной, фактурной и колористически замечательной. Будь на месте Христа с апостолами обычный гражданин с двенадцатью приятелями, а вместо вороны во рту у героя торчал бы банальный пирожок, удовольствие от рассматривания картины было бы не меньшим, а искать потаенного значения не понадобилось бы вовсе. Еще притягательность живописи Нестеровой в редкой по нынешним временам теплоте. Ее герои так восхитительно неуклюжи, так простодушны в своих неловких движениях, что все поголовно (даже Адам с Евой) напоминают каких-то хоббитов, рожденных для радостей обывательской жизни, а вместо этого вынужденных почему-то тревожиться. А тревога как раз в нестеровских картинах присутствует, и, очевидно, именно в цвете. Иначе никак не понять, почему ее живопись действует так эмоционально независимо от изображенных сюжетов.
Все разговоры о смерти картины, надоевшие еще в прошлом веке, и все разговоры о возрождении картины, бодро начатые в веке нынешнем, на выставке Натальи Нестеровой теряют всякий смысл. Потому что вот перед нами художник, который живет здесь (ну еще в Америке) и сейчас, т. е. в этом веке и вместе с нами. И этот художник пишет картины. Значит, ничто не умерло на радость любителям живописи.