“Налоговый инспектор есть в каждой стране”
Мы встречаемся в полдень в ресторане “Обломов”. Гарднеру это удобно – от офиса ехать всего несколько минут. “Здесь хорошая атмосфера, можно спокойно поговорить, – говорит он. – Сейчас в Москве много отличных ресторанов. Хороший выбор, не то что в 1994 г., когда новость о каждом новом ресторане экспаты передавали из уст в уста”. Кулинарный прогресс он считает не главным, но весомым свидетельством того, что Россия развивается в правильном направлении.
Для меня это завтрак, для него – обед. В офис Гарднер обычно приезжает в 7–7.30 утра – до 9 часов можно спокойно разобраться с текущими делами, чтобы никто не отвлекал. Рабочий день, по его словам, длится 12–15 часов. Но это нормальная нагрузка. “Вот в 1998 г. было тяжело. После кризиса нужно было консультировать банки, компании, как действовать, как проводить реструктуризацию. Работали чуть ли не круглосуточно”, – вспоминает Гарднер.
В России Гарднер, которому сейчас 42, с 1994 г. Первое яркое впечатление от России – снег, второе – танки на Ленинградском проспекте. “Первая моя зима в России была очень холодной, а у нас в Оклахоме снег выпадает раз в два года”, – рассказывает он. Окончательно он перебрался в Москву в начале мая и по дороге из “Шереметьево” наблюдал колонну военной техники, шедшей на парад.
Международными рынками Гарднер заинтересовался еще во время обучения в Университете штата Оклахома, где он получил степень бакалавра в области делового администрирования. “Когда я заканчивал университет в 1985 г., мой знакомый работал в одной из аудиторских компаний “большой восьмерки”. Это было интересно – глобальная фирма и, как я понял, хорошая перспектива”, – рассказывает Гарднер. Он устроился на работу в оклахомский офис Arthur Andersen. Там познакомился с партнером компании, у которого были связи с московским офисом. В 1994 г. Гарднера пригласили старшим менеджером в Москву.
Гарднер хорошо говорит по-русски, хотя порой не находит русского эквивалента и вставляет английское слово. Для него русский язык – средство общения не только на работе, но и в семье. Жена Наталья – русская, у них два сына и две дочери.
Под началом Гарднера, который с января управляет всем бизнесом Ernst & Young в России и СНГ, 1700 человек в 13 офисах (из них 1100 работают в России). Эта сеть оказывает услуги более 1000 российских и международных компаний, заверяет отчетность 14 из 45 крупнейших российских корпораций.
В прошлом финансовом году, закончившемся в июне 2004 г., Ernst & Young заработала $14,5 млрд, заняв 3-е место в “большой четверке”. Свои доходы в России компания не раскрывает.
В предыдущие два года Гарднер отвечал за работу с финансовыми учреждениями. Ernst & Young продает свои услуги Сбербанку, Внешторгбанку, Международному московскому банку, “УралСибу”. С прошлого года российские банки обязаны предоставлять отчетность по международным стандартам (МСФО), но, по мнению Гарднера, еще два-три года такие отчеты будут достаточно формальными. Полноценная отчетность по МСФО появится только тогда, когда информационные и бухгалтерские системы в банках будут работать по этим стандартам в ежедневном режиме, полагает Гарднер. А сегодня часть текущей информации основана на МСФО, часть – на нормах российской бухгалтерской и налоговой отчетности, и только по итогам квартала составляется сводный отчет по МСФО. “Для принятия своевременных решений руководителю банка нужна информация не на бумаге, а на экране компьютера и в режиме реального времени, а не через 4–6 недель по окончании квартала”, – говорит он.
Крупные банки отчитываются по МСФО уже не первый год – некоторые клиенты Ernst & Young начали это делать еще в начале 90-х. Маленькие банки к этому технически не готовы до сих пор. Пока их за это никто не наказывает: отчетность по МСФО ЦБ с банков требует, но санкции для нарушителей не предусмотрены – по крайней мере пока. “Для любого банка рекомендации регулятора – что-то вроде рецепта, как улучшить свою деятельность и отчетности. Иногда кажется, что это как в кулинарии: немного сахара, немного соли, немного муки – и хорошая отчетность по МСФО готова. Но не все так просто, – рассуждает Гарднер. – Международные стандарты помогают в работе, когда руководство хорошо информировано, когда есть команда специалистов, досконально разбирающихся в требованиях и процедурах МСФО”.
Пытаюсь узнать у Гарднера как у инсайдера, в чем была основная проблема Гута-банка, который едва не пошел ко дну во время банковского кризиса прошлым летом (Ernst & Young была его аудитором). Но мой собеседник следует аудиторским заповедям даже за едой и давать какие-либо пояснения отказывается: “Я не капризничаю, просто по условиям договора я не могу рассказывать о клиенте”. Вместо этого он предлагает поговорить о банковском секторе в целом, тем более что ему есть с чем сравнивать. В начале 90-х он работал от Andersen на проекте Resolution Trust Corporation (RTC). RTC расчищала завалы, образовавшиеся в результате кризиса ссудосберегательных касс в США. В 1980-е гг. кассы привлекали депозиты с фиксированной ставкой 15%, а ипотечные кредиты выдавали по плавающей ставке, которая опустилась до 7–8%. Кончилось это плохо. Основной причиной того кризиса Гарднер называет ошибки финансовых регуляторов, не обеспечивших контроль за системой.
Вины Центробанка в прошлогоднем кризисе Гарднер не видит: “Как только Банк России начинает проявлять силу и отзывать лицензии у слабых банков, сразу начинаются критика в его адрес и споры вокруг так называемых черных списков. Но вам нужен сильный регулятор или нет?”
По мнению Гарднера, ЦБ следует очистить систему от банков, которые не участвуют в реальной экономике, не выдают кредиты, а занимаются обналичкой или обслуживают исключительно собственных владельцев. Для этого Центробанку нужны мощные инструменты мониторинга. “Можно, конечно, на досуге обсуждать черный список банков. Но если всерьез говорить о ситуации в банковском секторе, я хочу, чтобы у ЦБ была система раннего обнаружения, которая позволяет оперативно выявить проблемный банк, у которого проблемы с ликвидностью или недостаточный капитал, – рассуждает Гарднер. – Если у регулятора такой возможности нет, у меня это вызывает беспокойство”.
Многие из текущих проблем – неспособность мелких банков работать по МСФО, неучастие “кредитных” организаций в кредитовании экономики, непрозрачность структуры собственности – могут быть решены путем консолидации, убежден Гарднер. Почти 1300 кредитных организаций России, по его мнению, не нужны.
Гарднеру, кстати, самому пришлось участвовать в консолидации в своем секторе. Опыт не из приятных, хотя закончилось все хорошо. В 2002 г. Гарднер отвечал за бизнес Andersen в Средней Азии и Каспийском регионе. Тем временем разворачивался скандал вокруг американского подразделения Arthur Andersen, сотрудники которого уничтожили документы, связанные с аудитом обанкротившегося энергогиганта Enron. Обвинение в препятствовании правосудию стало смертным приговором для респектабельной компании с 89-летней историей, а “большая пятерка” стала “четверкой”. Зарубежные подразделения Andersen Worldwide стали разбегаться по другим аудиторским компаниям. “Мы по нескольку раз в день обсуждали ситуацию с Хансом Йукумом Хорном, который в то время был управляющим партнером Andersen в России и СНГ, – рассказывает Гарднер. – Нужно было быстро дать ответ, что будет с нашей практикой, и мы заявили о приоритетах – сохранить команду и договориться с клиентами о предоставлении услуг на будущее”. Большой удачей Гарднер считает то, что Andersen объединилась с Ernst & Young почти во всех странах Европы (за исключением Великобритании и Испании), сохранив единую практику. В переходный период подразделение Andersen в России и СНГ потеряло только одного крупного клиента, да и тот ушел в Ernst & Young. “Это было даже немного смешно”, – говорит Гарднер. О слиянии было объявлено в марте, и уже объединенная команда готовила предложения для тендера на аудит Сбербанка. “Сделку по объединению мы закрыли 16 мая 2002 г., а через 10 дней узнаем, что выиграли тендер. Для нас это было просто класс!” – даже сейчас Гарднер не может сдержать эмоций.
А вот выиграть тендер на аудит ЦБ Ernst & Young не может уже несколько лет. “Ответственность” Гарднер перекладывает на Национальный банковский совет, который выбирает аудитора ЦБ, к конкурентам (победители тендера PricewaterhouseCoopers и ФБК, по словам информированных источников, за работу запросили менее $200 000) претензий не имеет. “Наше дело – предложить, а их [НБС] дело – решить. Но мы еще поборемся. Тем более что среди наших клиентов центробанки Казахстана, Узбекистана, Белоруссии”, – говорит он.
На некоторое время разговор прерывается – нужно же уделить немного внимания творчеству “обломовских” поваров. Гарднер заказал вполне русскую еду – суп из белых грибов и салат с уткой. Правда, поесть неспешно, как любил герой романа Гончарова, не удается. День у Гарднера расписан, и минута прощания уже близко. Поэтому мы переходим на другую тему, для российских компаний больную, – налоговую. Гарднер, правда, сразу отмечает, что налоговый риск будет всегда и везде. “Конечно, то, что произошло с “ЮКОСом”, негативно сказывается на деловом климате. Но налоговый инспектор есть в каждой стране. И почему ведущая американская компания ConocoPhillips в сентябре сделала инвестиции в “ЛУКОЙЛ” почти на $2 млрд? Ведь уже была ясна ситуация с “ЮКОСом”. Они посчитали, что есть хорошая инвестиционная возможность”, – рассуждает Гарднер. Он, правда, не может не признать, что на инвестиционные настроения российских бизнесменов атаки налоговиков оказали более заметное воздействие, но смотрит на проблему философски, говоря о сбалансированности рисков и возможностей.
В последние два-три года руководители российских компаний вспоминают о налоговых рисках не только тогда, когда пришли налоговики с проверкой, рассказывает Гарднер. Менеджеры хотят отслеживать эти риски чуть ли не в ежедневном режиме. Для Ernst & Young это еще одна возможность заработать: фирма продает клиентам инструменты измерения налогового риска. “Конечно, всегда есть вероятность, что налоговый инспектор с вами не согласится, но претензии можно оспорить через суд”, – говорит Гарднер.
Вообще, внимание к налоговым аспектам деятельности компаний со стороны регуляторов, налоговиков, законодателей, акционеров резко выросло во всем мире, уточняет Гарднер. А после корпоративных скандалов с Enron, WorldCom, Parmalat особый акцент сделан на повышении прозрачности и раскрытии информации – достаточно вспомнить американский закон Сарбейнса – Оксли и соответствующую директиву Евросоюза.
Американские публичные компании заявляли, что теперь они вынуждены тратить дополнительно $1–3 млн в год на систему внутреннего контроля. У российских компаний, акции которых торгуются на американских биржах, расходы будут еще выше, говорит Гарднер, потому что работы непочатый край: внутренний контроль предстоит внедрять в каждом отделе, в каждом сегменте бизнеса, причем менеджменту придется отслеживать, как эта система работает.
Одно из требований закона Сарбейнса – Оксли – компании должны три года хранить электронную переписку. Напоследок я спрашиваю, нужно ли хранить спам. Гарднер даже замешкался с ответом – возможно, такая трактовка не приходила ему в голову. “Надеюсь, нет. Я, как, наверное, и все, спам сразу удаляю”, – говорит он.