Ключ на 17, рожковый

Производственная терминология в случае нового спектакля уместна не только потому, что МХТ продолжает работать, как конвейер, выпуская больше премьер, чем любой другой московский театр. Дело еще и в том, что один из братьев-тольяттинцев – Михаил Дурненков вроде бы до сих пор работает на заводе. Правда это или нет, даже не важно, занятней другое: подобно другим братьям-драматургам – Пресняковым, Дурненковы появляются в Москве не только с текстами, но и с собственноручно сочиненным имиджем. У Пресняковых в Екатеринбурге был театр им. Кристины Орбакайте, а Михаил Дурненков, обыгрывая образ рабочего парня, придумал новый поэтический жанр – слесарные хокку, или, по-другому, станку. Хорошая, между прочим, вещь. Вот к примеру:

Мастер, увидев красу,

Рукав слезами омыл.

Пух тополиный в солярке.

Все эти милые развлечения вполне можно назвать театрализацией собственной жизни. Иногда из них получается театр как таковой (как было с кемеровской “Ложей” и Евгением Гришковцом). Но в случае с Дурненковыми это просто штрихи к портрету, на котором авторы выходят людьми обаятельными, веселыми, с хорошим слухом на родную речь и вкусом к театральному и жизненному анекдоту.

Действие “Культурного слоя” вертится вокруг одной нехорошей квартиры, в которой живут дед и внук-художник, а после пожара поселяется молодая пара, хотя слово “после” тут, наверное, лишнее – события в пьесе можно тасовать произвольным образом. Странностями отличаются все персонажи, но особенно сосед с чувствительными ушами: он уверяет, например, что слышит, как потягиваются муравьи. Поскольку шум его раздражает, сосед изобретает прибор-шумопоглотитель, от которого, по всей видимости, пожар и произошел. Пьеса Дурненковых – как этот сосед: в каждую бытовую зарисовку братьев обязательно вползает какое-нибудь тихое безумие. Особенно хороша пьянка двух риэлторов, в ходе которой с помощью ножа, приставленного к горлу, доказывается платоновская теория познания. Эту сценку в спектакле энергично разыгрывают Вячеслав Невинный-младший и Владимир Тимофеев, и она придает спектаклю кое-какое ощущение осмысленности. В прочих эпизодах действие норовит потихоньку развалиться, как луна в окошке злополучной квартиры (такую картинку наблюдают в пьесе новоселы-молодожены). Вопрос, зачем это поставили и сыграли именно здесь, сейчас и именно эти люди, повисает без ответа. Так и представляешь себе режиссера Скорика, который потерянно бродит по коридорам МХТ, бормоча дурненковское станку:

Неужто рожковый ключ

поместил не туда я?