Несвобода от свободы

В последние дни Берлинский кинофестиваль показал несколько нерядовых, не вписывающихся в его политкорректную концепцию картин: “Сбившееся облако” тайванца Цай Мин-ляна с арт-элементами красивой и ужасающей порнухи, “Слова в голубом цвете” француза Алена Корно и самурайскую драму японца Йодзи Ямада “Потайное лезвие”. О них мы расскажем позже. Вчера показали “Солнце” Александра Сокурова. Прием зала был хороший. Аплодировали.

Вручение “Берлинской камеры” Дениелу Дэй-Льюису состоялось позавчера поздно вечером, после официального показа “Баллады о Джеке и Розе”, и произвело на меня сильное впечатление. Во-первых, потому, что косящий под левака Дэй-Льюис явился на церемонию в хипповой фуражке, с длинными волосами, длиннющей же серьгой в левом ухе и бородой, почти как у Льва Толстого. Во-вторых, потому, что на церемонию ворвалось человек сто операторов с телекамерами. Их запустили в зал в темноте, во время финальных титров фильма. Они вломились, как слонопотамы, сметая все на своем пути.

После награждения Дэй-Льюис, прославившийся в “Невыносимой легкости бытия”, “Моей левой ноге” (“Оскар” за лучшую мужскую роль), “Веке невинности”, “Бандах Нью-Йорка”, дал интервью “Ведомостям”. “Балладу о Джеке и Розе” сняла его жена (а заодно дочь классика драматургии Артура Миллера) Ребекка Миллер. Картина, которая скоро выйдет у нас, рассказывает об одном из последних радикальных хиппи. Он живет на острове в 1986 г. с 16-летней дочерью, слушает “Криденс” и Боба Дилана и старается уберечь свою свободу от вмешательств чуждого буржуазного, циничного, лицемерного и пр. внешнего мира. Дочь – вполне себе лолита – не чужда идее кровосмесительства. А герой Дэй-Льюиса еще и знает, что умирает от рака, и потому чувствует себя виноватым перед не подготовленной к самостоятельной социальной жизни дочерью. Разумеется, разговор получился чуточку социальным.

– Можно ли сказать, что ваш фильм – об окончательном крахе самых популярных в XX в. иллюзий о коллективистской свободе (крайним вариантом которых был коммунизм, наиболее человеческим – идея хиппи)?

– Можно толковать и так. Но я, разумеется, среди тех, кто (никогда не решившись бы жить радикально свободно) склонен к такой идее и таким мечтам. Мне хотелось бы жить в обществе и быть свободным от него. К сожалению, подобное удается крайне редко. Особенно в ситуации, если твоя профессия – актер. По крайней мере, я освобождаю себя тем, что стараюсь сниматься как можно реже.

– Знали ли вы лично таких людей, как ваш персонаж в фильме – отшельник и свободолюбец Джек?

– Знал, конечно! Я принял на себя эту роль не то чтобы по идеологическим соображениям – так вышло, и все. Но персонаж изначально был близок мне. Мне нравится идея личной революции против всего остального мира. Возвращаясь к вопросу, знал ли я лично таких людей, я бы сказал, что ими было заполнено мое детство. Этот фильм для меня – своего рода ностальгия по ушедшему. Все мое детство в доме присутствовали идеалисты такого свободного, антибуржуазного, утопического типа (Дениел – сын известного британского поэта Сесиля Дэй-Льюиса. – “Ведомости”).

– Вы использовали при подготовке к роли опыт своего собственного отцовства?

– Я бы все-таки заметил, что у меня нет дочери, а только сыновья (у Дэй-Льюиса три сына: старший от Изабель Аджани, с которой у него был долгий роман, двое младших – от его нынешней жены Ребекки Миллер. – “Ведомости”). Но, разумеется, и этот опыт сказался. Если у вас есть дети, то вы знаете, что нет большей радости, чем взаимопонимание с детьми. Нет большей радости, нежели ситуация, когда вы хотите… я даже не буду говорить “дарить им нечто”, а просто – принести им некую информацию, и это вызывает у них любовь и уважение к вам.

– Каково работать актеру с собственной женой-режиссером? Что вы вообще предпочитаете в жизни: свободу или указной порядок?

– Вы всерьез ожидаете, что я скажу: порядок? Между тем, как актер, я признаюсь, что ценю в творчестве и порядок тоже. Что касается этого конкретного фильма, то его тема настолько близка нашей с женой идеологии, что практически все важные вещи мы проговорили и осознали заранее. Во время съемок мы, наоборот, старались не разговаривать, чтобы не погрязнуть в идеологии, чтобы отношения между персонажами – моим героем и его дочерью – остались человеческими. Иначе возникла бы опасность угробить картину.

– Говорят, вы слушали Эминема во время подготовки к роли крутого пахана в “Бандах Нью-Йорка” – чтобы проникнуться злостью. Кого вы слушали на сей раз?

– На сей раз мне не надо было слушать что-то особенное. “Криденс” и Боб Дилан или Джонни Кэш – среди тех, кого я слушал с детства. Другое дело, что я вообще ценю песенно-музыкальную поэзию. Я считаю, что в этом жанре очень много настоящих поэтов. Я могу назвать вам десятки. Нил Янг, например. Или тот же Эминем.

– Не жалеете, что снимаетесь столь мало и отвергли кучу эффектных ролей? Особенно учитывая тот факт, что вы были первым англичанином, удостоенным “Оскара”: после вас его получали Джереми Айронс и Энтони Хопкинс.

– Нет, не жалею. В этом смысле я вполне себе Джек, т. е. герой картины, о которой мы говорим. Я не люблю зависимости. Не гонюсь за лишними деньгами. Не стараюсь сыграть в фильмах, которые мне не по душе… Вообще, вы знаете, работа в кино для меня – серьезный процесс. Я глубоко погружаюсь в своих персонажей. Это требует и времени, и энергии, и психологических затрат.

– Еще бы! Известно, что ради “Невыносимой легкости бытия” вы постарались выучить чешский, а в “Бандах Нью-Йорка” были единственным, кто зимой на съемочной площадке не носил одежды с современными утеплениями, поскольку таких вещей не было в XIX веке, и в итоге всерьез простудились. Вы сами считаете себя идеалистом?

– Я прежде всего считаю себя человеком.