Большой закрутит “Болт”

“Болт”, второй балет композитора, избежал показательной порки, которой позже подвергся третий – “Светлый ручей”. Но у спектакля о несознательных вредителях и бравых комсомольцах была не менее многострадальная судьба. “Болт”, плод канканирующей фантазии 25-летнего композитора и главного хореографа-экспериментатора эпохи Федора Лопухова, пал жертвой обвинений в формализме, даже не добравшись до зрителей. На общественном просмотре в Ленинградском театре оперы и балета 8 апреля 1931 г. приглашенные в зал передовики производства увидели в скачущей на пуантах коннице Буденного злостную пародию, поэтому вместо премьеры зрителям подсунули вечно юного и идеологически проверенного бодрячка “Дон Кихота”. От спектакля, не имевшего сценической истории, не осталось не только танцев, но даже воспоминаний – лишь несколько упоминаний в мемуарах, будто сквозь зубы, больше похожих на само постановление ленинградских коммунистов. И фотография, сделанная в день исторической генеральной репетиции. У людей на ней – никакого извиняющегося тона, эйфория всеобщего воодушевления. Шостакович обнимает юную премьершу театра Татьяну Вечеслову, которая репетировала главную партию; ее подружка и одноклассница Галина Уланова застенчиво примостилась сбоку; Михаилу Зощенко, как непричастному к созданию спектакля, место тоже досталось на окраине дивана, зато в окружении дам; Никита Богословский чувствует себя своим в веселой балетной компании, а главный музыкально-театральный теоретик Иван Соллертинский смотрит свысока. Создатели спектакля еще не подозревают о грозящей нахлобучке и о том, что сюжет из производственной жизни для хореографов следующих поколений окажется неподъемным: даже Юрий Григорович, на волне успеха своего “Золотого века” в конце 1980-х взявшийся за постановку “Болта”, репетировал несколько лет, но так и не довел постановку до сцены.

Либретто “Болта” – головная боль и для Алексея Ратманского. Сохранить первоначальный сюжет балетов Шостаковича – одна из главных задач его проекта. Однако без трансформаций не обойтись: сегодня мало в ком вызовет сочувствие трехчасовой блокбастер о борьбе с хулиганами, которые пытаются сорвать работу социалистического предприятия. Ратманский со свойственной ему иронией сместил акценты: суета огромного завода направлена на одну-единственную “лампочку Ильича”, погасить которую удается с помощью простого болта, и главный “негодяй” в новом спектакле из вредителя превращается в человека, которому одиноко на этом празднике бессмысленного труда. А производственную линию, как принято в балете от сотворения мира, уравновесит любовная: комсомольский вожак Мария будет метаться между Яном, из которого можно делать гвозди, и несознательным Димкой (вслед за Лопуховым Ратманский дал героям имена своих танцовщиков, занятых в постановке). Чтобы позволить им выяснить отношения, хореографу пришлось приспособить некоторые музыкальные номера Шостаковича под вариации и па-де-де. Но даже это не помешало Ратманскому сохранить на своем месте грандиозный финальный дивертисмент с танцами машин, ткачих и красноармейцев (как в “Светлом ручье” – праздник урожая в стилистике “Кубанских казаков”). Их ряды укрепил художник-постановщик Семен Пастух – он придумал огромных радиоуправляемых “сталеваров”, которые покажут собственные “пируэты”. В отличие от своего “Семена Котко” в Мариинке, где он не оставил ни пяди свободной земли, в “Болте” Пастух зачистил для танцев всю сцену, включая закулисное пространство. Создавать индустриальный антураж он доверил Глебу Фильштинскому – этого питерского художника по свету призывают во все концы России, когда нужно придумать что-то необыкновенное. А танго, фокстроты и чарльстоны Шостаковича оркестр воспроизведет под руководством дирижера Павла Сорокина, который умеет передать юношеский задор хоть в песнях Дунаевского, хоть в симфонии Бизе. Что выйдет у этой компании, своим энтузиазмом напоминающей людей с фотографии 1931 г., можно будет увидеть уже завтра.