Узник повести
Для человека, который на протяжении всей своей сознательной жизни, начиная с харьковских похождений трудного “Подростка Савенко”, упорно и целеустремленно выстраивал биографию именно как своего рода литературный проект; для автора, чьим главным и любимым героем всегда оставалась его собственная персона, самолично он, Эдичка, – пенитенциарный опыт оказался без преувеличения бесценным подарком судьбы. Она – судьба – наконец-то обрела законченную стройность и цельность, как бы кощунственно это ни звучало.
Да, впрочем, нет – какое уж тут кощунство, если Лимонов озаглавливает книгу, посвященную последнему – лагерному этапу своих тюремных злоключений, красноречивым словосочетанием “Торжество метафизики”. Если с убедительной уверенностью сообщает, что в колонии № 13, в известной “красной зоне”, или – по словам одного из его соузников – “чудном лагерьке”, он пережил “и экстаз, и озарение”. Если со знанием дела описывает, как во время регулярных проверок “цепенел от Счастья”, впадал в гипнотический транс и в конечном итоге, несомненно, познал самое себя.
Открытый, мощный пафос этого документально-экстатического, публицистически-лирического повествования, кажется, не может не “цеплять”, не тормошить, не воздействовать на разум и чувства. Озарения озарениями, но наряду с ними писатель подробно и обстоятельно рисует нелицеприятные картины лагерного быта. Если они и поменялись в стране за последние век-два, то лишь в незначительной степени. Самому “осужденному Савенко” на зоне выпала еще относительно легкая доля. Во-первых, как не занятому на общих работах пенсионеру, или, согласно местной терминологии, “старому”. Во-вторых, как лицу публичному, которому то и дело спешат нанести визит то столичное телевидение, то спецпредставитель президента по правам человека (рассказ о посещении коллеги писателем Анатолием Приставкиным, расточающим аромат коньяка, выпитого за обедом, является одной из самых желчных главок этой, надо ли говорить, что недоброй, книги). Обитателям соседних шконок сплошь и рядом приходилось куда тяжелее, что Лимонов не устает подчеркивать, множа и множа бесконечные примеры зоновского переламывания человека, превращения его в лагерную – пускай в метафизическом смысле – пыль. Система, которая выстраивалась при всех режимах долгими десятилетиями, жива и как будто неколебима. Несмотря на все косметические ухищрения в виде местных конкурсов КВН, аквариумных рыбок, принятия пищи под аккомпанемент группы Rammstein и импортной сантехники современного ЕвроГУЛАГа.
Эдуард Лимонов, по его словам, все ж таки “победил силы тьмы”. Однако “Торжество метафизики” менее всего подпадает под хрестоматийную литературную оценку классика: он-де пугает, а мне не страшно. Известная поговорка про суму и тюрьму по-прежнему сохраняет в России свою тревожную актуальность. И главный итог от “Торжества метафизики” в данном контексте таков: если и попадать за решетку, то исключительно в статусе популярного, а лучше – скандально популярного литератора. И только предварительно настроившись на будущее переживание экстаза и озарений, на претворение дней своей несвободы в “облитые горечью и злостью” строчки текста. А следовательно, пускай подсознательно, к этому недюжинному опыту стремясь.