ПОЛИТЭКОНОМИЯ: Семья семейных
Популярное рассуждение об “экспорте революции” на постсоветском пространстве, вновь всплывшее в связи с событиями в Киргизии, как всякое конспирологическое объяснение обладает и привкусом правдоподобия, и увлекательностью тайны. Но все это не столько помогает уяснить суть событий, сколько скрыть их лежащие на поверхности пружины.
Окинув пространство бывших братских республик мысленным взором, нельзя, кажется, не прийти к простому выводу: несмотря на значительные внешние различия, эволюция политических режимов в них следует примерно одной и той же логике. Судите хоть по деталям: у Ельцина была “семья”, у Кучмы – зять, у Алиева – сын, у Акаева с Назарбаевым – дочери. Но абсолютизировать семейственность не стоит. За Путиным – питерские, за Януковичем – донецкие. Люди в России не слишком интересуются политической жизнью соседей, пока там не грохнет, но когда грохнет, то по отдельным деталям безошибочно восстанавливают для себя общую картину – уж больно знакомы все эти винтики, гаечки и приводные ремни. Приватизационные аукционы с известными победителями, медиахолдинги, финансируемые магнатами, громкие расследования “хозяйственных преступлений”, сопряженные с политическими скандалами и переделом собственности, коррумпированные прокуроры и депутаты и прочая, и прочая. Все – наше, родное.
В общем, если и есть “экспорт революции”, то это лишь оборотная сторона медали, на лицевой стороне которой родовые черты кланового капитализма. И в этом ничего удивительного. Само рождение постсоветских государств протекало на пересечении двух фундаментальных процессов. Почти все они приняли форму республиканских демократий и начали приватизацию госсобственности. Два эти процесса, поначалу казавшиеся частями одного целого, оказались в известном противоречии. Новые политические институты были слишком слабы, а объемы перераспределяемой собственности – слишком велики. К середине 90-х практически везде логика приватизации победила логику демократии. В то время как партии переживали кризис и теряли поддержку, агрессивные бизнес-группы стали оптимальным инструментом захвата собственности и политического влияния. Это они теперь контролировали СМИ, участвовали в парламентских выборах и делали президентов.
И в какой-то момент показалось, что это навсегда. Что вот это и есть наша евразийская постсоветская карма. Однако клановый капитализм основан был на том принципе, что власть и собственность должны непременно быть в одном флаконе. Иначе ни то, ни другое не работает. А потому на пространстве бывшего СССР наступила новая политическая эра, ключевым словом которой стало слово “преемник”. Успех или неуспех режима, как оказалось, зависит от того, может ли он провести “операцию “Преемник”. Но это еще не все. Выяснилось, что экономический рост вовсе не является панацеей от политических потрясений. Наоборот, выяснилось, что режимы, сформировавшиеся в атмосфере рецессии, не способны к модернизации и играют в условиях роста консервирующую, сдерживающую роль. При этом в странах, где основной национальный доход обеспечивается одной-двумя отраслями, связанными с экспортом, проект консервации может быть вполне успешным (Туркмения, Азербайджан), но там, где экономика более диверсифицирована, политическая конструкция кланового капитализма начинает в условиях роста трещать по швам.