Взлетим и поплаваем
“Море внутри” – вольная интерпретация биографии Рамона Сампедро, парализованного галисийского моряка, который 28 лет боролся с испанским правительством за право на эвтаназию.
Смерть стала главным ньюсмейкером последнего месяца. Не привычная анонимная резня в телевизоре, но выстраданный финал конкретной жизни, конкретного человека с узнаваемым лицом и знакомой фамилией. Как искусственное питание Терри Шиаво и онлайн-агония понтифика, дело и тело Рамона Сампедро были в свое время заметным информационным поводом, предметом общественных дебатов и источником серьезных нравственных мучений для людей близких или просто небезразличных. Человек, парализованный полностью (минус голова), 30 лет не покидавший пределов своей комнаты и своей постели, рисовал зажатой в зубах кисточкой и сочинял “Письма из ада”. Когда он умер при помощи друзей, так и не получив на это официального разрешения, тысячи испанцев признали себя виновными в отравлении Рамона, чтобы защитить от судебного преследования женщину, приготовившую яд.
Как бы ни был занимателен феномен публичного умирания на фоне медийно-рекламной цивилизации, принципиально не замечающей смерть или отводящей ей роль телевизионного аттракциона, Аменабар снял фильм не об этом. Ровно наоборот. “Море внутри” – о том, что смерти на миру не бывает, что она всегда остается индивидуальным, пусть даже самым последним, выбором каждого человека.
Запертый в ловушке собственного тела, Рамон (Хавьер Бардем) окружен заботливыми родственниками и женщинами, которых в жизни было несколько, но в фильме всего две – чтобы обозначить полюса, между которыми пролегают сострадание и любовь. Одна из них, крестьянка Роза, видит в инвалиде идеального партнера – лежит, улыбается, шутит и, главное, весь мой, бесконечный объект материнской заботы. Вторая, адвокат Джулия, больше понимает про необходимое соотношение в человеке души и тела и потому помогает Рамону в его борьбе за право на последнюю, самую последнюю инъекцию.
Но герой, казалось бы не одинокий, не чувствующий себя обузой, любимый, творчески активный, уже не ощущает принадлежности к этому миру. Он отстранен от человечества, как море, которому безразлично, плавают в нем или тонут. Отстраненность эта передается и самому фильму. Если “Другие” были взглядом из потустороннего мира, то “Море внутри” – прощальный взгляд отлетающей души на береговую линию и скорбные силуэты родственников.
Едва ли не самым травматичным моментом в этом лишенном мрачности, убаюкивающем фильме про смерть является контраст между героем и актером (кстати, уже игравшим полупарализованного инвалида у Альмодовара в “Живой плоти”). Одного взгляда на незагримированного Бардема достаточно, чтобы испытать чувство физического благополучия. Неподвижный, постаревший, увенчанный искусственной лысиной актер вызывает острое ощущение несправедливости. Кажется, именно ужас, производимый этой переменой, вынудил жюри прошлого Венецианского фестиваля вручить Бардему главный актерский приз – Кубок Вольпи.
Возможно, кому-то “Море внутри” покажется скучным фильмом. Возможно, кто-то думает, что смерть – это то, что бывает с другими. С “Другими”. С папой, с Тэрри Шиаво или с Рамоном Сампедро.