Вышел ежик из тумана
Юрий Норштейн говорит, что учился мультипликации у живописи и теперь, если бы существовала возможность выбора, только живописью бы и занимался. Потому что живопись – это свобода и неограниченное творческое пространство. Он, конечно, и так художник, в широком понимании этого слова – человек большого искусства. И с редкой, почти не встречающейся нынче серьезностью относится к искусству в себе – к тому до сих пор волшебному для него моменту, когда нарисованные, а до этого смутно уловленные в глубине подсознания, сознания и памяти образы начинают оживать сначала на бумаге, потом на пленке.
С тем же трепетным изумлением он относится и к искусству в других – в жене Франческе Якубовой, которую по-домашнему именует Франей и которая вот так просто рисует, рисует, а потом вдруг делает что-то абсолютно точное и совершенно живое. И к рисованному Акакию Акакиевичу, переписывающему бумаги.
Обо всем этом Норштейн серьезно и подробно написал тексты, которые щедро развешаны на выставке и, наверное, составят когда-нибудь, скорее всего скоро, книгу размышлений режиссера, чей фильм “Ежик в тумане” в 2003 г. на Олимпиаде искусств в Лос-Анджелесе по результатам заочного опроса 140 кинокритиков был признан лучшим мультфильмом всех времен и народов. Второе место там же занял фильм Норштейна “Сказка сказок”.
Эскизы к этим и другим фильмам (“Лиса и заяц”, “Цапля и журавль”, неоконченная “Шинель” и двухминутный “Зимний день” по хокку Басе, снятый для японцев) плюс десяток макетов, зарисовки и фотографии и составляют содержание выставки, которую Норштейн сделал как настоящий аниматор, т. е. чудесным образом оживил. А если рискнуть сказать по-старомодному, одухотворил.
Смотреть выставку ни минуты не скучно ни взрослым, ни, рискну предположить, детям, которые на ней попадут прямо в любимые сказки. Тщательно проработанные и изысканно оформленные эскизы Якубовой и выразительные почеркушки к фильмам самого Норштейна существуют самостоятельно как вполне художественные произведения, а не рабочий материал, творческий сор к фильму. И наверное, способны дать ответ на вопрос, как делаются лучшие мультфильмы всех времен и народов. Ответ этот прост – не лениво и самоотверженно. Если делать каждый кадр к мультфильму так же тщательно, если так внимательно слушать себя и так пристально вглядываться в мир, чтобы запоминать для последующего воспроизведения каждое микроскопическое движение живого существа, то результат, бесспорно, будет гениальным. Только непонятно, как выдержать такое напряжение и как решиться положить на мультфильмы жизнь.
На выставке на большом плазменном телеэкране показывают фильмы Норштейна, в том числе и 20-минутный неозвученный фрагмент из незаконченной “Шинели”. К гоголевской повести Норштейн относится как к священной книге, видит в ней “проповедь, кодекс” и думает, что “в конце концов она должна остаться как генетическое хранилище, предупреждение человеку”. Возможно, что не финансово-производственные трудности, а такая вот непосильная сверхзадача не позволяет уже много лет этот фильм доснять.
Его непосильно тяжело не только делать, но и смотреть. Двадцать минут “Шинели” рисованный Акакий Акакиевич бредет по городу, переодевается, обедает и переписывает казенную бумагу, словно совершает значительный творческий акт. Его виртуозно прорисованная мимика завораживает, как гримаски живого младенца или движения забавного зверька.
Можно ли выдержать такое наблюдение долго? Не знаю, уже после 20 минут хочется переключиться на что-то простое и глупое. На семейку Симпсонов, например. Это ведь ненастоящее искусство, и потребление его не требует душевных затрат, без которых фильмы Норштейна не посмотришь.