От Баланчина к Форсайту
Две постановки, предъявленные в Москве, продемонстрировали, что поиск самоидентификации, которому мариинский балет посвятил последние 15 лет, успешно завершен. Когда в середине 1990-х гг. русский балет обнаружил себя увязшим в конце XIX в., Мариинка решительно вывернула с проторенного пути, который предназначал ей быть вечным экспертом по “Лебединому озеру”. Первая половина генетической цепочки была восстановлена довольно быстро – в “Симфонии до мажор”, “Серенаде”, “Бриллиантах” и многих других балетах американского классика Джорджа Баланчина, воспитанника петербургской балетной школы, легко было увидеть “воспоминание о русском императорском балете”. Гораздо сложнее оказалось найти современного хореографа, способного ввести Мариинский театр в сегодняшний балетный истеблишмент. В последние годы беспорядочные премьеры западной классики появлялись одна за другой. Казалось, Мариинка просто алчно пытается восполнить все те пробелы, которые образовались за то время, что она кичилась статусом театра-музея.
Когда в планах возникло имя Уильяма Форсайта, главного западного радикала, его связь с русской балетной традицией казалась не имеющим никакого отношения к реальности искусствоведческим загибом. А петербургская балетная общественность сломала немало копий, возмущаясь, что их излюбленного Петипа теснят в афише чужеродные хореографы. Но если “Приношение Баланчину”, выпущенное к 100-летию хореографа, зрители приняли хотя бы в почтительной тишине, то на премьере форсайтовского Steptext долгое отсутствие музыки и яркий свет провоцировали почти истерическую реакцию зала.
Москва, давно уже утвердившаяся в своем обожании мариинского балета, вынуждена любить его в основном заочно. Потому ажиотаж сопровождает любой приезд петербуржцев: столица любит Мариинку чисто московской любовью – страстной, не слишком разборчивой и ревнивой. Видимо, поэтому в зале на вечере Форсайта стояла такая же благоговейная тишина, как и во время “Приношения Баланчину”.
Впрочем, приношение к юбилею оказалось нетривиальным. Освоив десяток ретроспекций во славу русского имперского стиля, Мариинский театр впервые взялся за “черного” Баланчина и показал балет 1946 г. “Четыре темперамента”, музыку для которого Пауль Хиндемит написал специально по заказу хореографа. В нем нет ничего ни от “пелены непролитых слез” по утраченной родине, ни от помпезных полонезов, ни от блестящих фуэте. В этом спектакле, из которого 10 лет спустя кристаллизовался “Агон”, хорошо известный Москве по баланчинской программе Большого театра, хореограф впервые очистил сцену от всякого подобия декораций, одел танцовщиков в репетиционные купальники и трико и взялся складывать танец будто при помощи конструктора. Теперь, когда и этот пробел в наших представлениях о Баланчине восполнен, форсайтовские Steptext и In the Middle действительно выглядят как “Четыре темперамента” в компьютерной обработке, прогнанные с невероятным ускорением.
Артистам этот дизайн дается нелегко. Однако в том, как тщательно тянутся ноги, выворачиваются икры, выгибаются стопы, круглятся руки, сламываются спины, сразу же узнается та же тщательная артикуляция, которая прославила мариинские “Тени” из “Баядерки”. К разочарованию балетоманов, легендарных питерских прим ни в “Четырех темпераментах” Баланчина, ни в балетах Форсайта не было: Ульяна Лопаткина предпочла сентиментальный “Вальс”, напоминающий ее “Серенаду”, а Диана Вишнева – помпезный Ballet Imperial. Но труппа поразила тем, что продемонстрировала целое поколение совсем молодых танцовщиц, будто заточенных под спектакли Баланчина и Форсайта – высоких, длинноногих, пластичных и скоростных: Викторию Терешкину, Олесю Новикову, Екатерину Кондаурову, Екатерину Петину. У них нет сногсшибательной харизмы балерин предыдущего поколения, зато они обладают не менее уникальным даром – не интерпретировать, а точно транслировать текст хореографа. А их невероятная технологическая точность позволяет, не ломая и не трансформируя балеты американских хореографов, придать им петербургский акцент.