Любовь декадента
Пигановская мебель носит звучные имена: консоль “Эрос и Танатос”, панно “Любовь Свана”, шкаф “Ошибка Фрейда”, стол “Конец поэмы” и комод “Данте”. Названия обдуманы серьезно, без ернической иронии. Но и без буржуазного пафоса, свойственного мебельной промышленности, любящей в коммерческой суе поминать великих художников и их произведения. Впрочем, как бы эта промышленность ни тужилась, все равно никогда бы не додумалась заимствовать названия для своих изделий у сложно-роскошных фильмов Питера Гринуэя. А Пиганов сделал это три раза, потому что остался преданным поклонником виртуозного эстетства английского режиссера, знающего толк в исторических художественных стилях и обращающегося с ними абсолютно свободно.
Это вторая большая персональная выставка фотографа, декоратора и художника Ильи Пиганова, отсюда и название. “Том первый” был давным-давно, девять лет назад. За это время многое изменилось, и стремительнее всего ветреная и вертлявая художественная мода. Но только не декадентский стиль Пиганова, выросший из любви к мучительно прекрасному в искусстве, легкой эротомании и обворожительной наглости.
Сначала все эти характерные авторские особенности проявлялись в фотографии, потом из фотографий Пиганов стал делать коллажи, и все закономерно закончилось мебелью – вышло в пространство, обрело функции, больше декоративные, чем утилитарные. На лавках можно сидеть, в шкафах что-то хранить, но сделаны они исключительно ради красоты, пользы от них не много.
Пиганов занимается отважной стилизацией, воспроизводит историческую красоту в современных материалах. Мебель делает в основном из древесной плиты, качественного, но все равно только эрзаца дерева. Прихотливый рисунок, имитирующий дорогой камень, мозаику и роспись, воспроизводит фотографически и до глянца залачивает. Получается вызывающе красиво – благодаря ярким краскам, утонченным композициям в отделке и благородной простоте исторических форм предметов. И как-то очень лихо получается. Особенно когда автор добавляет провокации и эротики вроде фотографий мягкой плоти свежего инжира или вписывает в восточный орнамент маленьких мусульманских женщин в черном.
Пиганов должен раздражать людей строгого вкуса и любителей всего натурального и качественного, потому что все у него – имитация и фикция. Наверное, многих и раздражает. Но его работа принципиально отлична от неуклюжего повторения исторических форм, например, в лужковской архитектуре. Он не воспроизводит памятники, красоту и старину и даже не вдохновляется ими. Для него, как для многих, старое искусство, плененное поиском величия и гармонии, остается объектом любви, частичной заменой счастья. А любимое не клонируют.
Что от большого искусства – величественных длиннот романов Марселя Пруста, излишеств псевдовизантийского декора храма Спаса-на-Крови и неземной гармонии фресок флорентийского кватроченто – мы можем взять в быт и повседневность? Только знаки, мотивы, осколки, детали. Пиганов делает из этого мебель, чтобы выглядеть не сентиментальным, а прагматичным.