Важно уметь себя поставить

За дирижерский пульт оркестра Павла Когана встал канадец Даниэль Липтон; записной интерпретатор партитур Верди, он сумел поднять посредственный оркестр до приемлемого уровня. В партии жестокой Абигайль, употребив и актерское умение, и женское обаяние, примадонствовала опытная француженка Сильви Валер, для которой эта сложнейшая партия давно стала хлебом насущным. Звезда шоу-бизнеса Николай Басков, не оставляющий попыток доказать свою принадлежность и к цеху оперных теноров, исполнил небольшую, но премьерскую партию Исмаила. Он был под стать коллегам-соотечественникам – Владимиру Редькину (Набукко) и Ирине Макаровой (Фенена). Все трое, честно глядя в ноты, с разной степенью темперамента (здесь счет в пользу Баскова) и технической оснащенности (тут – в пользу Редькина) выводили свои партии. А Ферруччо Фурланетто захватывающе исполнил партию Заккарии, явив тонкую интуицию, точный профессиональный расчет, строго дозированные эмоции и роскошный голос. В отличие от большинства заморских звезд, что добираются до России на закате карьеры, Фурланетто еще ведет счет своим лучшим годам.

Перед отъездом Ферруччо Фурланетто ответил на вопросы “Ведомостей”.

– Какие впечатления вы увозите из России?

– Жаль, что моя русская гастроль оказалась столь скоротечной. Поездка в Россию стала для меня огромным открытием. Когда я был ребенком, Россия казалась далекой и опасной страной. Тогда мир был разделен на два блока – Восток и Запад. И люди заблуждались относительно друг друга. У русских особенная душа. Я почувствовал это за те короткие дни, что прошлым летом провел в Петербурге, и ныне – в Москве. Конечно, работа в Мариинском театре по приглашению Валерия Гергиева была мне более привычна. Хотя и волнующа: я стал первым итальянцем, исполнившим царя Бориса в России. А также спел свою любимую вердиевскую партию короля Филиппа в “Дон Карлосе”. Это были полноценные оперные спектакли. Концертное же исполнение оперы – это, конечно, определенный компромисс. Все время необходимо оставаться на сцене, не имея возможности перевести дух за кулисами, как это удается делать на спектакле. Но, с другой стороны, концертное исполнение в большей степени концентрирует внимание на музыке, не отвлекая на режиссерские изыскания.

– Вы заметили что-то особенное в исполнении Верди русскими певцами?

– Русские певцы поют на чужом для себя языке, и это заметно. Вокальная линия идет по-другому. Фраза строится иначе. То же самое происходит и когда итальянский певец берется петь русскую музыку. Но красота музыки пробуждает в людях все самое лучшее. И тут национальность исполнителя не имеет решающего значения.

– Какая черта характера способствует успешности карьеры?

– Самое важное правило игры – самообладание. Важно быть уравновешенным человеком. Это умение приходит благодаря воспитанию и образованию.

– Вас не злит то, что певец, по сути, зависим от дирижера, режиссера, менеджера и еще многих людей?

– К этому нужно относиться философски. Я научился смотреть на эту проблему с иной стороны. Я считаю, что все эти люди зависят от меня, а не я от них. Хотя в жизни не бывает все так, как ты того хочешь, случаются самые разные ситуации. Но даже в работе с великими дирижерами-деспотами очень важно себя поставить так, чтобы все было под твоим контролем.

– По-вашему, кто прав, а кто виноват – Риккардо Мути или Карло Фонтана в конфликте, который только что обезглавил La Scala?

– Мути и Фонтана никогда не любили друг друга. Прежде всего это следствие их личной войны. Мути – великий музыкант, но он, бесспорно, был неправ в том, что спровоцировал увольнение директора театра Фонтаны за четыре месяца до окончания его контракта. В результате чего вышел скандал на весь мир. И Мути просто загнали в угол. Все сплотились против него – безусловно, по политическим, а отнюдь не по творческим причинам. Таким образом, единственное, что мог предпринять Мути в этих условиях, – просто уйти. Он так и сделал. Почти двадцатилетний брак между Мути и La Scala завершился громким и некрасивым расставанием. И об этом нельзя не сожалеть.

– Сможет ли Италия, и в первую очередь La Scala, в ближайшее время вернуть себе роль законодательницы оперной моды или эта привилегия теперь окончательно перешла к нью-йоркской Metropolitan Opera?

– К сожалению, сегодня нельзя сравнивать La Scala с другими оперными театрами мира – Нью-Йорка, Вены, Лондона или Парижа. Репертуар La Scala не такой насыщенный. В театре дают всего два-три спектакля в неделю. Но говорить о Metropolitan как о лучшем театре сегодня тоже, по-моему, не очень верно. Конечно, Met самый богатый театр, но сейчас Джеймс Ливайн чувствует себя не очень хорошо. И ныне на первый план выходят более молодые дирижеры. Например, Антонио Паппано, возглавляющий Covent Garden. Каждый крупный оперный театр имеет какую-то свою особенность, и это замечательно. Думаю, что ныне нет оперного театра-лидера. Подобное было реальностью только в Зальцбурге эпохи Караяна. Караян был не только выдающимся музыкантом, но и выдающимся менеджером. И все лучшие певцы стремились с ним работать. Безусловно, сегодня немало очень хороших дирижеров, но никто не мог и ныне не может сравниться с Караяном. Поэтому в опере много княжеств, но нет империи.

– Какой театр для вас самый любимый?

– Первый театр, который коснулся моего сердца, это венецианский La Fenice. Я пел там “Дон Карлоса” за два месяца до чудовищного пожара. Для меня это самый магический театр, быть может, оттого, что он находится в самом мистическом городе Земли. Для меня каждое выступление в La Fenice – это настоящая сказка. И я счастлив, что театр снова поднял занавес после многих лет реставрации.

– Вам удалось сделать карьеру, соответствующую вашему таланту?

– Думаю, мне везло. Мне почти никогда не изменяла удача, и я достиг всего, чего по-настоящему хотел. Спел почти полсотни желанных партий. Пожалуй, кроме одной – Барона Окса в опере Рихарда Штрауса “Кавалер розы”. Но я сделаю это в ближайшем будущем.

– А планируете ли вы снова выступать в России?

– В ноябре я собираюсь вернуться в Москву по приглашению Владимира Спивакова. Вместе с его оркестром я исполню несколько арий из итальянских опер. Но, быть может, еще до этого мне удастся спеть Бориса Годунова на сцене Большого театра. Тогда я буду самым счастливым человеком на свете.