Пять загадок фон Триера
В 1967 г. режиссер Йорген Лет, ныне служащий датским консулом на Гаити, снял короткометражный фильм “Совершенный человек”. Его герой в кадре прыгал, падал, ел, брился и рассказывал о некоем странном опыте, значение которого он надеялся понять позже. В 2000 г. Ларс фон Триер, декларирующий свое завистливое восхищение этой картиной (вплоть до желания присвоить авторство), предложил Лету сделать пять римейков “Совершенного человека”. В каждом из пяти случаев фантазия подопытного классика ограничивалась рядом условий (первое – “Поездка на Кубу. 12 кадров. Отвечать на вопросы”, четвертое – сделать анимационный фильм). Пять новых фильмов Лета, фрагменты фильма старого, а также то, что происходило во время и между съемками, и вошли в картину “Пять препятствий”.
Интерес к Йоргену Лету, интерес к Ларсу фон Триеру, к движению “Догма”, к датскому кинематографу, кинематографу вообще, к психологии искусства и к искусству – любой из этих параметров является показанием к обязательному просмотру “Пяти препятствий”. Хотя бы потому, что фильмы Лета, которые получились в итоге, – это арт в самом прямом и очевидном значении: произведения, созданные в условиях, искусственнее которых не придумаешь.
Если рассматривать “Препятствия” как постскриптум к “Догме”, становится понятно, как мало в ней было от движения и как много от персональных неврозов одного-единственного гения, одержимого идеей контроля, ограничения и самоограничения. Садист-Триер, терзающий человека, которого он называет своим учителем, вызывает у зрителя антипатию и протест – он как будто пародирует распространенное представление о себе как о циничном манипуляторе и расчетливом провокаторе. На самом деле автор “Догвилля” накладывает на Лета епитимью ничуть не более тяжкую, чем 10 лет назад наложил на себя и своих единомышленников, написав манифест “Догмы”.
“Пять препятствий” в лабораторных условиях воссоздают процесс, в ходе которого Триер и его коллеги с успехом создавали и решали художественные задачи как задачи математические. Насколько такая прививка алгебры бывает полезна поэзии, становится понятно из фильмов Лета, в каждом из которых барьеры не ограничивают, а провоцируют фантазию. Эксперимент Триера не так далек от реальной жизни, как это может показаться. Например, в такой же ситуации оказались недавно сочинители отечественной рекламы пива, лишенные возможности показывать в роликах живых людей, – вот почему “Пять препятствий” можно считать не только теоретической работой, но и в некотором роде прикладным пособием для творцов разной специализации.
Тем не менее после просмотра “Препятствий” остается главный вопрос: а зачем, собственно, Триеру понадобилось выворачивать собственный и чужой кинематограф наизнанку? Главный европейский режиссер современности не относится к числу людей, вызывающих безотчетное доверие. Его способность нажимать на все болевые точки одновременно кажется не результатом интуитивных догадок, а намеренным насилием. “Пять препятствий” укрепляют эту уверенность – местами картина смотрится как монолог кинематографического злодея, который не может не поведать миру о своем властолюбии и коварстве.
В фильме Лет говорит о том, что чувствует себя Фаустом, заключившим договор с Мефистофелем (особенно после второго, бомбейского, эпизода, когда режиссер вынужден был при полном параде отобедать на переполненной прохожими улице). В комментариях к фильму он вспоминает уже об Эдипе, убивающем своего отца. В финале “Препятствий” Триер объявляет, что хотел вдохнуть жизнь в гаитянского отшельника, разбудить его, “вернуть ему крылья”, отблагодарив таким образом за “Совершенного человека”. Эдип-Мефистофель, преисполненный благодарности, – верится с трудом. Кажется, ученик все-таки перехитрил учителя, с успехом разгадавшего все пять загадок и как будто бы выскользнувшего из тисков своего мучителя-формалиста. “Пять препятствий” были завершены, и Триер смог на законных основаниях поставить свое имя под “Совершенным человеком”, которого всегда мечтал присвоить.