Бабник без головы

Спектакль Мирзоева по пьесе Мольера называется “Дон Жуан и Сганарель” и четко делится на две части. До антракта публику развлекают так, что кажется: переодень актеров из прихотливо сочиненных костюмов Надежды Богдановой во что-нибудь попроще, и получится стандартная антреприза. Мирзоев любит добрую шутку не меньше режиссеров, лабающих халтуру “для народа”. Вот, к примеру, сценка объяснения Дон Жуана с пейзанками, которые бойко сыплют эвфемизмами не то чтоб деревенскими, а какими-то совсем уж детсадовскими: “чпокнуть”, “дрюкнуть”, “пропердолить”. Суханов – Дон Жуан включает свою фирменную манеру инфантильного верзилы с ленцой и не от мира сего – на этом проверенном сценическом топливе первое действие худо-бедно едет. Впрочем, точно работает Евгений Стычкин, играющий Сганареля: здравомыслящий простак при таком Дон Жуане – то, что надо. Кстати, в очередь со Стычкиным Сганареля будет играть Лера Горин (недавняя счастливая находка Мирзоева, артист со своими забавными странностями, т. е. именно мирзоевский типаж) – тогда, надо думать, отношения в этой паре будут выглядеть совсем иначе. На премьере Горин играл деревенского дурачка Пьеро и ходил в идиотской детской шапочке – такие вещи ему очень к лицу; любопытно взглянуть, как он сыграет более ответственную роль. Интересно, кстати, загримируют ли его, как Стычкина во втором действии, под автора “Каменного гостя”? Эта шутка совершенно необязательна, как и многое другое в спектакле Мирзоева – его фантазия по обыкновению чурается ограничений.

Кое-что из необязательных выдумок, как всегда, особенно симпатично. На сей раз это, например, бодрый аккомпанемент ансамбля Михаила Соколова, т. е. известного московского блюзмена “Петровича”. В конце каждого действия блюзы поет сам Максим Суханов – и хорошо, между прочим, поет.

После антракта Мирзоев начинает игру с мольеровским текстом всерьез, хотя по привычке петляет и подкидывает публике ложные загадки, не то чтобы отвлекающие от главного, но придуманные по большей части из чистого театрального шарлатанства. Не стоит, в общем, особенно задумываться над тем, почему Дон Жуан щеголяет в псевдояпонском наряде или надевает индейский парик. А вот на то, как он занимается столоверчением, обратить внимание, пожалуй, надо. И когда Дон Жуан излагал свой знаменитый символ веры, прислушаться, как выясняется, тоже следовало.

Помните? “Я верю в то, что дважды два – четыре, а дважды четыре...” – и тут Суханов вдруг тормозит, и вид у его Дон Жуана выходит довольно глупый. “Восемь!” – не вытерпев, подсказывает Стычкин – Сганарель. Ясно, короче, что в арифметике наш герой тоже не Пифагор, и на уме у него другие вещи.

Он вот, например, маму все время вспоминает. У Мольера никакой Доньи Луизы, разумеется, не было, а был Дон Луис, и роль его была куда скромнее той, которую в спектакле играет Марина Есипенко. Можно, наверное, сказать что-нибудь про Дон-Жуанов инфантилизм, вспомнить мимоходом Фрейда, но вообще-то Мирзоев придумал кое-что менее затасканное.

Мама впервые появляется на сцене в конце первого акта и выглядит абсолютно инфернально: седые лохмы и детское платьице, в руках – мячик. Я было подумал: случайное совпадение, но в финале все четко зарифмовалось. Когда коллективный Командор в виде женской массовки явился пожать Дон Жуану руку, Суханов ответил: “Лучше возьми мою голову”.

Это, конечно, классика: короткометражка Федерико Феллини “Тоби Даммит” по новелле Эдгара По; девочка-смерть с невыносимо жуткой улыбкой и мячиком в руках, отрезанная голова героя в финале. Мирзоев на этот раз не козыряет эрудицией почем зря, а использует ее строго по делу. Сухановский Дон Жуан не бросает вызов небесам, которые грозно набухают над сценой. Арифметику он тоже знает слабо, зато страшно падок на мистику, которая, как известно, расцветает там, где нет истинной веры. Мама, которая выглядит в спектакле призраком, и манит, и пугает Дон Жуана не на шутку, да и прочие женские персонажи еще до мутации в Командора то и дело изображают какое-то бесовство. Это занятный поворот мольеровского сюжета, но он, конечно, предполагает инфляцию всех душевных качеств и даже пороков главного героя, которому теперь уж не до богохульства и, в общем-то, не до женщин.

Совсем ведь беда у человека с головой: таблицу умножения не помнит и маму все время зовет.