Паша и медведи
“Пакостник” из тех приятных мелочей, по которым можно судить о каком-никаком оздоровлении отечественного кинопроцесса. Называя итоги киногода-2004, “Ведомости” отмечали в том числе и появление нового российского арт-хауса, так вот еще один не худший пример. Когда налаживается производство кино для миллионов (“Статский советник” и проч.), должна быть и отдушина для тех двух с половиной человек, кто не хочет смотреть с миллионами одно и то же; это нормально. И такой публики в Москве на самом деле совсем не мало: поглядите на аншлаги в Музее кино.
Больше того, “Пакостником” заинтересуются скорее, чем, к примеру, фильмом “Русское”, который не пропишешь по разряду ни мейнстрима, ни арта. А кинодебют медиахудожника Татьяны Деткиной, учившейся режиссуре у Алексея Германа, безошибочно укладывается в стандарты “авторского” или “фестивального” фильма. Недаром его показывали на последнем Берлинском фестивале в параллельной программе “Форум молодого кино” – вот вам, кстати, и лучшая для такой картины реклама.
“Пакостник” – до комизма авторский фильм. Картинка, разумеется, ч/б: так красивее, считает Деткина, и спорить с ней трудно. От Германа в ее фильме, кстати, не много. Разве что тщательность, с которой режиссер выстраивает кадр. Но взгляд у Деткиной совершенно другой, за другие детали цепляющийся. Неспешное начало вообще напоминает скорее Киру Муратову. Узкий пешеходный мостик над речкой, на опорах сидят сварщики, что-то там ремонтируют. На мостике стоит парень; идти страшновато. “Ты вниз не смотри”, – советуют сварщики. Парень, конечно, смотрит вниз и начинает орать. Стоит и орет около минуты, наверное; чистая Муратова.
Тема тоже типична для немейнстримной, контркультурной продукции. Как пафосно выразились прокатчики из компании “Кино без границ”, сюжет этого фильма – “крестовый поход сторожа против мира не-любви”. Говоря попроще, герой по имени Пашка – уволенный дачный сторож призывного возраста – подстраивает разные пакости хозяевам-обывателям.
Дача не то чтобы богатая: не новорусская, а старосоветская, уже заметно ветшающая, похоже, из тех, в каких жили ответственные партработники. Хозяева – мужик лет 60 и молодая семья с двумя детьми. Невзрачная жена вяло изменяет противному на вид мужу с юным сторожем; никакой особенной страсти между ними незаметно. Атмосфера унылая и сполна объясняющая, насколько ненавистен герою весь этот обывательский мир с дощатыми хоромами посреди подмосковной грязищи. Мир насквозь прогнивший, отдающий мертвечиной. Бедным хозяйским детям герой рассказывает, что все в конце концов умрут. Для наглядности в чулане висит с десяток казненных плюшевых игрушек.
С игрушками у Деткиной какие-то особые отношения, это ее авторский знак, способ рассказывать об одиночестве. Вообще-то связи между людьми выходят в ее фильме более схематичными и скучными, чем отношения шестилетнего ребенка со взрывоопасным плюшевым медведем Алоизиусом (здесь, конечно, неслучайно даже имя – изящный привет Ивлину Во).
Можно сказать, что “Пакостник” вообще про детей и даже для детей: кое-что они, возможно, поймут в этом кино лучше взрослых. С другой стороны, этот сюжет отлично иллюстрирует инфантильную природу любого контркультурного бунта. Сторожа играет не профессиональный актер, а поэт Максим Роганов, которого Деткина нашла в клубе “Дом”; Роганов пишет стихи, которые вполне мог бы сочинять его персонаж. А собственно пакости обиженного подростка смотрятся в фильме художественной акцией. Поставить камеру видеонаблюдения в сортир или зашить в плюшевого медведя печень с пиротехнической начинкой – примерно такими подрывными идеями часто и оперируют современные художники, о чем можно было судить хотя бы по недавней московской биеннале.
Если задаться целью сделать “Пакостника” более ритмичным и внятным, его можно ужать до размеров видеоклипа. Но тогда какой же это будет арт-хаус? Искусство необязательных длиннот, тонких цитат, уныния и саморефлексии – это и есть тот набор, который убеждает зрителя, что перед ним – кино не для всех. Это, разумеется, вовсе не значит, что оно для меня или для вас. Как любил говорить герой совсем другого фильма, все люди – разные.