ПОЛИТЭКОНОМИЯ: Победители не каются
Свое ежегодное послание президент Путин закончил пассажем, посвященным 60-летию Победы: “Солдат Великой Отечественной по праву называют солдатами свободы. Они принесли миру избавление от человеконенавистнической идеологии и тирании, отстояли суверенитет страны, защитили ее независимость... Наш народ сражался против рабства, сражался за право жить на своей земле, за право говорить на родном языке, иметь свою государственность... Он сражался за справедливость и свободу”.
Солдаты свободы – это, конечно, калька (soldiers of freedom). И хотя тезис, что Советская армия несет территориям, на которые она ступает, свободу, стал официальным еще в дни войны, в советском послевоенном дискурсе использовался термин “освобождение”. Так назывался знаменитый сериал брежневской эпохи. “Слава советскому воину-освободителю”, – писали на монументах и транспарантах вплоть до Берлина. Это была, разумеется, имперская формула, обосновывавшая права сталинской державы и на западные территории, и на протекторат в Восточной Европе. Для миллионов людей здесь окончание войны было началом новой драмы – драмы грубого вмешательства внешней силы в национальную историю, драмы несвободы и репрессий.
Праздник Победы всегда совмещал в себе два разных смысла, которые официальная пропаганда стремилась представить как единый. Его щемящая человеческая сущность заключалась в том, что это был День окончания войны. Самой страшной и самой долгой. День, когда должны были перестать приходить похоронки, когда выжившие могли сказать наконец без оглядки, что они выжили, и когда десятки тысяч семей обрели надежду на воссоединение и будущее людское счастье. Поэтому по большому счету День Победы – это праздник семейный. Сейчас это ощущается не так остро, но 25–30 лет назад было очевидно. Это день поминовения и воздаяния тем поколениям каждой семьи, которые оказались под бульдозером, вероятно, самого ужасного периода русской истории. И речь не только о четырех годах войны. Если вдуматься, то четыре эти года неотделимы от свинцового гнета предшествовавшего десятилетия. А необыкновенное трагическое ликование, известное нам с детства по кадрам майской кинохроники 1945 г., заключало в себе что-то в чистом виде катарсическое именно потому, что день этот ощущался, видимо, как конец Трагедии, трагедии с большой буквы, трагедии как знака выпавшей этим людям исторической судьбы.
В то же время для сталинского режима День Победы стал не только днем утверждения СССР в качестве мировой империи, но и днем великой индульгенции. Сталинский режим не просто одержал победу над режимом столь же, если не более, бесчеловечным, каковой мог оправданно гордиться. Сами героизм, самоотвержение, ужас и неисчислимые жертвы этой войны отодвигали, затирали и убирали в дальнее прошлое кошмар внутренней войны, которую развязала советская власть на своей территории, – от коллективизации и голода начала 1930-х до массовых репрессий конца 1930-х и истребления побывавших в плену уже во время войны. Все это теперь оказывалось перевернутой страницей, оправданной или, по крайней мере, оплаченной Великой победой. И наша Победа отменила наше Покаяние. Потому что победители не каются. О чем нам еще раз решил напомнить президент Путин.