Мизантропы соревнуются
Возможно, американские критики, почуяв окружение радикальных французов, пока притаились. Зато два фильма, показанные параллельно с “Мандерлаем”, вызвали обожаемые Каннами скандалы. Вот уж когда зал раскололся на истовых поклонников, отбивших ладони, и недоброжелателей, громко вопивших “бу-у-у!!!”.
Карлос Рейгадас (“Бойня в небесах”/Battala en el cielo, Мексика – Франция, фильм у нас собираются купить). От мексиканского режиссера Рейгадаса и ожидали чего-то нерамочного после показанного три года назад в Каннах фильма Japon. Несмотря на “бу-у-у” двух третей зала (точнее, благодаря и ему тоже), лично мне фильм понравился. Может, потому, что в нем есть замедленная, снятая одним планом (и напоминающая о финальной сцене фильма “Профессия: репортер” великого Антониони) круговая панорама Мехико – она начинается с любовного акта, подсмотренного через окно, и завершается им же. Фильм Рейгадаса – радикальный, как все современные художественные фильмы, не стесняющиеся эпизодов, которые формально относятся к порно (поскольку для кассового кино оно – вызов). Но дело не только в порно. Дело и в удивительном визуальном ряде. В сюрреализме дикой ситуации, в которую попадает главный герой: документальность соседствует в фильме с изумительной алогичностью. В шоках, предназначенных зрителю. Во внезапной жестокости. Общий смысл фильма – попытка человека искупить грех: похищение ребенка (по словам Рейгадаса, в Мехико это весьма расхожее преступление). Но искупление принимает у него по дороге к церкви – а фильм при всех шоках религиозный – абсурдные, иногда кровавые, иногда сексуальные формы. Почему-то кажется, что этот возмутивший каннский зал неординарный фильм может понравиться и обожающему житейские казусы председателю нынешнего каннского жюри Эмиру Кустурице.
Дэвид Кроненберг (“История жестокости”/A History of Violence, Канада, фильм будет куплен, но даже в Америке выйдет не раньше осени). Почти на каждом Каннском фестивале бывает фильм, режиссер которого обращается к прессе с особой просьбой – не выдавать сюжет. Так, Ларс фон Триер просил не пересказывать в рецензиях финал “Танцующей в темноте”. Культовый канадец Дэвид Кроненберг, считающийся главным исследователем самых разных человеческих мутаций – от физических до психологических (“Муха”, “М. Баттерфляй”, “Автокатастрофа”, “Паук”), пошел еще дальше: заранее поблагодарил прессу за то, что она вообще избежит любых упоминаний о поворотах сюжета. Хорошенькое дело! Попробую изловчиться. Речь идет об идиллической семье: муж – жена – сын лет 17 и маленькая дочь. Но с самого начала что-то смущает: может, потому, что сексуальные сцены опять-таки сверхоткровенные. Стиль фильма чуточку напоминает “Крысятник” Франсуа Озона, где семейная идиллия тоже постепенно оборачивалась разнузданным абсурдом. Дальше главный герой – папа – ловко, профессионально и кроваво совершает… не скажу что и с кем. А дальше такое начинается…
Фильм Кроненберга тоже разделил зал. Одни смотрели фильм тупо и серьезно, другие всю дорогу хохотали. Это сатира – и смешная сатира – на человеческую природу. Это очередной каннский фильм про скелеты в шкафу и про то, что нормальные вроде бы люди оказываются способны на дикие поступки, а потом вновь начинают жить так, словно ничего не случилось. Финал невероятно оптимистический: папа (после всего, о чем я вынужден молчать) домой вернулся! Ура! В фильме фантастически сняты короткие боевые сцены – я такого давно не видел, ни у каких гонконгцев. И еще: впервые понимаешь, какой, оказывается, хороший актер Вигго Мортенсен – именно Арагорн из “Властелина колец” играет у Кроненберга главную роль.
Ларс фон Триер (“Мандерлай”/Manderlay, Дания и др. евространы, фильм куплен). О фильме мы подробно поговорим через месяц, когда он выйдет в наш прокат: все-таки явление совсем уж неординарное. Пока же – пунктиром. Это вторая часть трилогии U. S. A., героиня которой Грейс путешествует по Америке времен Великой депрессии. Городки с их улицами, домами, деревьями нарисованы на полу ангара, где происходила съемка, а сам фильм напоминает театральную постановку, к чему привыкнуть непросто – но привыкаешь.
В первой части Грейс изображала Николь Кидман, во второй – Брайс Даллас Ховард из “Таинственного леса” (жаль: Кидман играла сильнее). Попытавшись творить добро в городе Догвилле, нарвавшись на эгоизм местных жителей и кроваво разобравшись с ними, Грейс в фильме № 2 творит добро на плантации Мандерлай, случайно обнаруженной ею в Алабаме. Оказывается, что негры там все еще обитают в рабстве, не зная о том, что его упразднили 70 лет назад. Опираясь на помощь адвоката и на горилл с автоматами, Грейс освобождает работников плантации и пытается дать им уроки свободы и демократии. Дальше – опять же тишина. Расскажешь о казусном повороте сюжета – испортишь всем впечатление от грядущего просмотра. В том, что такой парадоксальный поворот непременно грядет, можно было не сомневаться: “Догвилль” настроил на то, что и каждый следующий фильм трилогии U. S. A. точно без них не обойдется. Как заметил сам фон Триер, после этой картины его захотят прибить и ку-клукс-клан, и афроамериканцы. Хорошо бы все-таки не прибили. Второго такого фона в современном кино нет.