Образец кротости
Строго говоря, Третьяковка сделала не персональную выставку одного из лучших русских портретистов XIX в., посвященную 225-летию со дня его рождения, а просто по случаю юбилея расширила часть постоянной экспозиции, в которой всегда жемчужиной сияет на радость школьникам его “Кружевница”. Этот нежный портрет редко покидает стены музея не только потому, что отечественные живописцы-классики в мире мало востребованы, – без топ-десятки главных русских картин Третьяковке не обойтись. Тропининские портреты известны самому широкому кругу зрителей по репродукциям в учебниках и на конфетных коробках серии “Третьяковская галерея”. А самые любимые картины в наших широтах те, что накрепко связаны в подсознании с шоколадом.
Вообще, все музеи держатся за свои знаковые экспонаты. Когда пару лет назад Третьяковка привезла из Петербурга “Последний день Помпеи” Карла Брюллова, то поставила рекорд посещения выставок (более миллиона зрителей), зато приходившие в это время в Русский музей оставались страшно недовольны отсутствием любимого произведения нашего народа, всегда ожидающего внезапной катастрофы.
Кульминацией этой выставки Тропинина ее авторы считают привоз из питерского музея Пушкина знаменитого тропининского портрета главного русского поэта и сопоставление его с портретом того же гения русской словесности, но кисти Ореста Кипренского, который хранится в Третьяковке. Эффект от сопоставления – два хрестоматийных изображения Александра Сергеевича повешены напротив – странный, даже немного комичный. Сразу замечаешь их чрезвычайную схожесть – один формат и один ракурс, только на питерском портрете московского художника поэт одет в халат, а на московском портрете петербургского художника – в сюртук.
Впрочем, слова “московский” и “петербургский” тут весьма условны. Тропинин, считающийся типично московским художником, учился в Петербурге, долго жил на Украине в имении своего хозяина, графа Моркова, и только в 43 года, получив вольную, смог окончательно обосноваться в первопрестольной. Кипренский тоже родился в семье крепостных, но считался незаконнорожденным сыном хозяина, был лично свободен и мог долго жить в любимой Италии. Так что получается, Кипренский – европеец, а Тропинин – русский, москвич, почвенник. Что и в их живописи заметно.
Тропининские портреты отличаются типичным “московским отпечатком” – они ярки по колориту, сентиментальны и пронизаны особым смирением, которое было необходимым качеством человека, который уже получил от императора право на личное дворянство, был знаменитым портретистом и академиком, а сын его все еще оставался крепостным. Групповой портрет графского семейства – самая большая картина на выставке и единственная, где герою автор никак не польстил. Неприятное и даже жестокое лицо было, однако, у Моркова, который забрал одного из лучших русских художников к себе в имение и определил на должность кондитера и лакея.
Эта выставка Тропинина, которая продлится до 4 сентября, конечно, дает повод зайти в старое здание Третьяковки, но оставляет ощущение досады. Можно было сделать больше и интереснее, с любовью к родной истории – сыграть на конфетной популярности автора “Кружевницы” и развернуть большую выставку с галереей портретов замечательного русского художника, с подробным рассказом о его жизни, которая говорит об ужасах крепостного права куда доходчивее, чем страницы учебника.