Осторожно: человечность!
Режиссер Оливер Хиршбигель, известный по психосоциальному триллеру “Эксперимент”, не Висконти и даже не Александр Сокуров. “Бункер” вызывает лишь робкие ассоциации с “Гибелью богов” – тема вроде как общая. На сиквел “Молоха” он похож больше (даже на уровне цветового решения) – но на сиквел предельно упрощенный, раздробленный на десятки второстепенных сюжетов и подогнанный под эстетику исторического телесериала.
И у Хиршбигеля, и у Сокурова диалоги написаны на основе воспоминаний очевидцев, поэтому монолог сидящего среди руин безумца о возрождении берлинской архитектуры выглядит прямым продолжением довоенного монолога о землях Украины, которые необходимо засеять стратегической крапивой. И у Хиршбигеля, и у Сокурова Гитлер немощен, стар, одержим своими идеями и маниакальным вегетарианством. Но если в сокуровском Гитлере все же можно обнаружить некоторые признаки карикатурности, то Хиршбигель и исполнитель главной роли Бруно Ганц изображают фюрера без тени гротеска – именно в этом их и упрекают. Справедливо ли? Даже если бы за плечами режиссера был, скажем, “Конформист” (а не фильм “Эксперимент” и пара эпизодов сериала “Комиссар Рекс”), хватило бы тогда силы его таланта на то, чтобы заставить зрителя всерьез сопереживать агонизирующему Гитлеру? В вопросе этом содержится психологическая каверза, из которой произрастает любой геноцид: тот, кто не желает сочувствовать слабому и вслед за фюрером повторяет ницшеанскую ересь про “падающего толкни”, – он ведь и есть фашист. И все-таки ответ на этот вопрос – нет. Некоторых второстепенных персонажей картины (мальчик из гитлерюгенда, военный врач) действительно жалко, но не Гитлера, не Геббельса, не его жену Магду. Бытовые детали, семейные трапезы в подземелье и поспешный брак с Евой Браун никакого переворота в мировоззрении произвести не могут.
Очеловечивает ли любовь к овчарке маньяка, в последние часы войны отдающего бессмысленные, чудовищно жестокие приказы? Извиняет ли истребителя 50 миллионов трогательная забота о секретарше Траудль Юнге (мемуары которой частично легли в основу сценария)? Поймем ли мы мать, умертвившую шестерых своих детей, если она объяснит нам, что без торжества идеи национал-социализма им и жить на свете незачем? Нет, нет и еще раз нет.
Опасность, которую европейские интеллектуалы (в числе которых, например, Вим Вендерс) углядели в картине Хиршбигеля, явно преувеличена. Но “Бункер” (фильм далеко не великий, к объяснению феномена фашизма ничего не добавляющий, но вполне познавательный) одну опасную тему все-таки затрагивает – как бы ни хотелось позабыть о ней в год 60-летия Победы и избрания Папой Римским бывшего члена баварского гитлерюгенда.
В “Бункере” и “Молохе” Гитлер не похож на воплощение Зла, он не монстр, а человек – ущербный, безумный и по-прежнему не вызывающий ничего кроме отвращения. В недавнем документальном фильме “Дневники Геббельса” его главный идеолог тоже не выглядит порождением ада – только журналистом-неудачником, озлобленным и бесконечно убогим. Значит ли это, что через 60 лет после войны мы принялись очеловечивать злодеев? Или, может быть, нам все-таки критиковать самих себя, кто сначала добровольно вверяется тиранам и параноикам, а потом считает себя жертвой чужой сатанинской воли?
Картина Хиршбигеля заканчивается документальными кадрами – постаревшая секретарша Юнге, оправданная на Нюрнбергском процессе по причине молодости, вспоминает, как после войны повторяла вслед за своими соотечественниками (во главе с Лени Рифеншталь): “Я ничего не знала”. Юнге, однако, не удалось на всю жизнь сохранить ощущение психологического комфорта: однажды она увидела памятник своей ровеснице Софи Шолль (фильм о которой, кстати, получил в этом году два приза в Берлине). Казненная в 1943 г. антифашистка из респектабельной мюнхенской семьи в отличие от других – выживших – почему-то прекрасно “все знала”. “Я поняла, что возраст не может служить оправданием”, – с грустью подводит итог Юнге. Что-нибудь еще – может?