ИНФЛЯЦИЯ И РОСТ: Мы постараемся
“Мы постараемся” – примерно так высказался Герман Греф, когда президент спросил, удержит ли правительство инфляцию в этом году на уровне 10%. Прошла неделя, и министерство Грефа снизило прогноз роста ВВП в этом году. Зато инфляция в новых прогнозах осталась на уровне обещанных 10%.
Либо вы финансируете рост, либо вы сдерживаете денежное предложение, чтобы затормозить инфляцию. Можно, конечно, придраться к тому, что это все мешает удваивать ВВП в положенные сроки, но с точки зрения правил субординации все как раз очень даже корректно. В случае конфликтных распоряжений выполняется последнее из полученных, а последнее было про инфляцию. Поэтому плевать на темпы роста. Инфляция важнее.
В конце концов, ВВП на душу населения растет так медленно, а доходы от экономического роста вообще распределяются среди населения так неравномерно, что большинство действительно не почувствует разницы между тем, что темпы роста составляли 6,5%, а теперь составят 5,8%, а может быть, и 5,5%. А по некоторым прогнозам, страшно сказать, вообще будут не более 4%. Кого это должно беспокоить, если даже Всемирный банк в свежем докладе отмечает, что по уровню ВВП Россия на 18-м месте в мире, а по уровню ВВП на душу населения – на 98-м? Это же такой специальный способ перераспределения доходов: на 10% самых обеспеченных приходится более 50% ВВП, а на 50% населения – менее 10% ВВП.
А с инфляцией все совершенно иначе. Когда правительство объявляет о том, что ее уровень составит 10% в год, это всего лишь прогноз средней температуры по больнице. В действительности реальный уровень инфляции – это штука очень индивидуальная. Чем выше в частных расходах доля коммунальных платежей, затрат на бытовые нужды, на покупку продовольствия, тем выше и индивидуальный уровень инфляции, потому что цены растут прежде всего именно там – в коммуналке, транспорте, гастрономах и т. д. Дорогие машины дорожают не так быстро. В итоге при 10%-ной инфляции для богатых она составляет 6–8%, а для бедных – 18%. И тут есть о чем беспокоиться, потому что, если эти 18% вдруг дорастут до 20%, инфляция перешагнет порог, за которым меняется поведение населения: 20% годовых – это уровень, при котором инфляция поселяется в голове как фактор, определяющий поведение. За этой чертой начинают работать инфляционные ожидания, которые сами по себе способны гнать инфляцию вверх. А если учесть, что в стране только 11% населения тратит на продовольствие меньше 50% своего бюджета, можно представить себе, каковы реальные масштабы проблемы.
Правда, в реальности все проще. Рост замедляется потому, что он просто иссяк. Как это изящно сформулировал Герман Греф, снижение прогнозов роста объясняется “более консервативной динамикой добычи и экспорта нефти”. И снижением темпов роста инвестиций. Ожидалось, что темпы роста добычи упадут до 5%, а они взяли и упали до трех с небольшим. И инвестиции растут на треть медленнее, чем в прошлом году. Вот и все. Просто небольшое напоминание о том, что у экономических несчастий в России основа точно та же, что и у экономического счастья, – нефть. И даже если она стоит немыслимо дорого, рано или поздно наступает момент, когда увеличение ее добычи требует уже очень больших затрат.
Это же качели: нефть упала в цене – денег ни на что нет, валюты мало, рубль дешевеет, все становится дорого. Получаем инфляцию издержек. Нефть выросла в цене – денег много, экспортной валюты больше, чем может переварить экономика, растет спрос на рубли, рубль дорожает, рублей становится больше – получаем инфляцию спроса. Потому что платежеспособный спрос есть, а производство его удовлетворить не в состоянии. Что происходит дальше? Да как обычно: при высоком реальном курсе рубля растет стоимость рабочей силы, растут издержки, собственное производство теряет конкурентоспособность, импорт дешевеет и растет в объемах.
Тут еще наступает предел возможностям нефтедобычи. И начинается самое интересное, потому что и в ВТО вступать надо, и протекционизмом заниматься по отношению к недореформированным товаропроизводителям.
Платят за это потребители, если платят, конечно. Автопром, например, уже сокращает объемы производства, потому что при такой неэффективности и издержках конкурировать с импортом ему сложно.
Что делать? Как вариант, подпустить инфляции. Но это уже пробовали 10 лет назад. Получилось так некрасиво, что в стены правительственных зданий, кажется, впечатался генетический ужас перед ее последствиями. И уж как минимум с 1998 г. вся правительственная политика строится только на том, как защитить бюджет от грядущей катастрофы. Больше ничего. Больше у правительства нет никакой политики. Вообще. Ее просто не может быть в стране, в которой разрыв в доходах 10% бедного и 10% богатого населения превысил 15-кратный уровень. Нет такой экономической политики, которая может объединить интересы этих людей.
Все, что у правительства может быть в такой ситуации, – это навыки серфингиста: умение поймать нефтяную волну и прокатиться на ней, пока она не иссякнет. С умением вовремя соскочить с нее, как обычно, проблема, но это все, что есть.
Как еще объяснить то, что в стране, у которой $150 млрд валютных резервов, 730 млрд руб. профицита федерального бюджета по прошлому году, еще примерно столько же миллиардов стабилизационного фонда, обнаружился дефицит инвестиций? Да никак. Как объяснить все остальные чудеса российской экономики? За несколько десятилетий уже можно было привыкнуть к тому, что мы постоянно катаемся на одних и тех же инфляционных качелях: дешевая нефть – инфляция издержек, дорогая – инфляция спроса. Но как череде российских правительств удалось выстроить качели, у которых обе половинки синхронно движутся вверх? У нас же и реальный курс рубля, и инфляция растут одновременно. Это то, чего не может быть в природе. По определению. Но ведь есть. Потому что у нас есть две экономики – экспортная, у которой проблема обильных валютных поступлений. И не экспортная, у которой проблема растущих тарифов. Одна обеспечивает рост реального курса рубля, другая – инфляции. И ничего, уживаются. Как две самостоятельные конфликтующие личности в одной голове.