РЕСТОРАННАЯ ХРОНИКА: Видавшие виды
На крыше отеля “Арарат Парк Хайатт” наконец-то заработала летняя веранда кафе “Консерватория”. И, надо заметить, там произошли существенные архитектурные изменения. Во-первых, появился навес, так что теперь можно не опасаться вредного московского дождя. Во-вторых, из пола вырос купол армянской церкви, так что теперь, поднимая бокалы, можно не кривя душой говорить: “С нами бог”. В-третьих, небольшой коррективе подверглось меню и столичный пейзаж, который, положа руку на сердце, всегда являлся главным блюдом этой гастрономической обители.
Москва, если смотреть на нее с высоты тротуара, кажется городом в высшей степени отталкивающим. Ее дома лишены элегантности, в ее улицах нет перспективы, ее жители суетливы до невозможности, а тротуары стерегут неприветливые парковщики. Лучший вид на этот город – если сесть в бомбардировщик, но это, увы, удовольствие мало доступное, особенно если учесть намерение наших ВВС сбивать все сколько-нибудь подозрительные воздушные суда.
В Москве, конечно, есть несколько высотных ресторанов, но горизонты, открывающиеся с них, выглядят мало осмысленными. Сутолока домов, беспощадное смешение брежневской, сталинской и лужковской архитектуры.
Москва похожа на огромный спальный район, пригород к какому-то чудесному городу, которого на самом деле нет.
И только с крыши “Хайатта” видно если не величие этого темного замысла, то по крайней мере его наличие.
Особенно этому поспособствовало, как ни странно, уничтожение гостиницы “Москва”, которая всегда считалась одним из краеугольных камней подлинной московитости. Теперь, без “Москвы”, с крыши “Хайатта” видно, как много вообще в смысле изобразительности городу может дать воздух. Без “Москвы” как-то расправила свои горгульи плечи Манежная площадь, как-то по-спортивному вздохнул Кремль, подбоченясь встал Манеж и дом Пашкова удивительно четко вписался в теряющийся в автомобильной дымке кончик Моховой улицы. Музей Ленина, Исторический музей, глупое здание Государственной думы – все они получили короткий шанс выйти на авансцену. У зоркого столичного жителя появилось пусть и не пространство для маневра, но хотя бы поле для мысли.
Я понимаю, почему Лужков Ю. М. на секунду даже задумался, а не отменить ли на месте “Москвы” всякое строительство. Как человек не чуждый природы и знакомый, например, с пчеловодством, он знает, что пчелам нужен не только улей, но и поле клевера. И если поле может быть без улья, то улья без поля не бывает. Но, увы, видимо, эмоциональное прозрение градоначальника так и останется лишь в памяти специалистов по истории московской архитектуры. На месте “Москвы” все-таки будет строиться отель, и называться он будет вроде бы Four Seasons, что отчасти, конечно, извинит его существование, но все-таки не до конца.
Ну а пока его нет и нет хорошего ресторана, который наверняка будет в Four Seasons и не исключено, что на крыше, есть еще время видеть Москву такой, какой она никогда не была и какой скоро уже не будет.
Смотреть, запоминать, архивируя на жестком диске памяти тонкие очертания Театральной площади, густую кладбищенскую стать Манежной и зеленую сень Александровского вертограда. Смотреть во все глаза, особенно не обращая внимания на то, что происходит у вас на тарелке, тем более что ничего из ряда вон на тарелке у вас и не происходит. Какая-то там лежит в меру симпатичная севанская форель, которую гриль слегка пересушивает, баранина на кости лежит, которую гриль сушит совсем и не помогает даже кленовый сироп, которым отчаянно она напомажена. Смотреть, попивая из высокого бокала пресноватое армянское вино. Смотреть, понимая, что ни это, ни даже счет в пятьдесят единиц условности за средний в общем-то ужин не способны опустить вас с затейливых араратских небес на унылую московскую землю.