РЕСТОРАННАЯ ХРОНИКА: Фабрика звезд
Гастрономия, как и жизнь, искусство очень трепетное, ненадежное и рисковое. И там и тут сразу и не объяснишь, почему один антрекот имеет успех, а другой заветривается печальным образом на кухонной полке, почему кого-то подвергают лихой процедуре беатификации, когда после смерти еще ногти и волосы не перестали расти, а других забывают еще при жизни. Тут можно, наверное, подумать, что, увы, нет в этом мире справедливости, что бесцеремонно и обидно устроен мир и не купишь судьбы в магазине. Однако ж нет, случаются в этой юдоли скорби и “голубые фишки”.
Для нового русского гастрономизма такими стали пивные, суши-бары и кофейни. Именно в этих сферах окукливается самый жирный барыш, там самый низкий процент крахов, самая технологичная система производства и самый низкий процент того опасного безобразия, которое называется авторской творческой волей. Там, только там можно практически не рисковать и тем не менее не отказывать себе в шампанском.
Одним из главных поборников этого надежного пути является ресторатор Зельман. В его империи пивных и кофеен (“Бельвиль”, Goodman, “Ле Гато” и проч.), правда, случаются отдельные отступления от магистральной линии, но время, как хорошая домработница, все расставляет по своим местам, и непростых проектов у Зельмана вроде бы становится все меньше. В Спиридоньевском переулке, например, закрылся ресторан “Белуга”. И на его месте теперь работает суши-бар “Джинги”.
Заприметив эту вывеску, я даже порадовался, что кто-то может скромно и с достоинством сказать: “Да, я не хватаю звезд с небес, мое призвание в другом. Я работаю со стандартами, я ничего не придумываю. Вы, наверное, считаете это примитивным, но знаете ли вы, что все великие песни Боба Дилана, представленные в характерной сипловатой манере и от того не знатоку жанра не кажущиеся заимствованиями, – это самый что ни на есть позорный блюзовый и кантри-стандарт, а все лучшие песни Бориса Гребенщикова – это просто перепетые по-русски песни Боба Дилана, представленные в характерной скулящей манере и от этого, а также от того, что в России просто никто не знает песен Боба Дилана, кажущиеся дьявольски оригинальными”.
И я зашел внутрь, и внутри обнаружился довольно убедительно перепетый по-русски интерьер миниатюрного лондонского или нью-йоркского суши-бара. Суши-бара, где японским духом именно что только пахнет, а в остальном это очень космополитическое пространство – с ядовитыми зелеными диванами, плазменными панелями телевизоров и музыкой R&B. И в этом интерьере мне немедленно подали на стол комочки риса с кусочками лосося, овощной салат, пропитанный чем-то кислым, и жареную свинину, нашинкованную такими тонкими кусочками, что через нее можно разглядывать гримасы артистов, которых передавали по плазменному ТВ.
Все это я уже сотни, а может быть, тысячи раз ел в других суши-барах. Где-то лосось был свежее, где-то он начинал отдавать чем-то прогорклым, а свинина – она практически везде одинакова. За соседними столиками сидели люди, и они тоже наверняка уже много раз ели нечто подобное в других местах, и поэтому еда не вызывала у них, как и у меня, никаких эмоций. И я подумал: интересно, а что бы было с Борисом Гребенщиковым, если бы умный добрый наш народ досконально знал творчество Боба Дилана?