Андрей Ищук, сенатор и бизнесмен
“Роснефть” заменит “ЮКОС”
САМАРА – Бизнесмен Андрей Ищук больше известен как владелец женского баскетбольного клуба “ВБМ-СГАУ” – одного из сильнейших в мире, чемпиона мировой лиги 2004 г. Недавно Ищук получил новую порцию славы – после того, как назначил руководителем одного из своих заводов, “Самарского резервуарного”, Игоря Путина, двоюродного брата президента России. Но главный актив Ищука – холдинг “Волгабурмаш”, который доминирует на российском рынке буровых долот для нефтяной и горнорудной промышленности. О том, как ему удается сочетать руководство такими разными компаниями с работой в Совете Федерации, Андрей Ищук рассказал в интервью “Ведомостям”.
– У вас самый разный бизнес: производство долот, стройматериалов, баскетбольная команда, фитнес-центр в Самаре. При этом вы хотели купить завод “Наирит” по производству каучука в Армении. Как вы выбираете бизнес, которым хотите заняться?
– Каждый случай нужно разбирать отдельно, нельзя сказать, чтобы это делалось системно. В случае с “Наиритом” к нам пришли люди, которые были связаны c торговлей каучуком, и предложили им заняться. Были общие знакомые. Химия – это очень прибыльный бизнес, и мы думали заработать. На гостиничный бизнес мы вышли сами – это тоже неплохой объект для инвестиций.
– Вашим первым местом работы был “Волгабурмаш”?
– Да, 1 августа 1982 г. я устроился на завод наладчиком 4-го разряда, а через шесть лет меня пригласили главным металлургом на завод “Куйбышевнефтемаш” в Отрадном (город в Самарской области. – “Ведомости”). В начале 90-х на этом заводе мы организовали фирму по производству металлоконструкций, стали выпускать арочные здания на арендованных площадях. Начинали с одного здания в месяц, в лучшие годы делали по 25. Там же мы делали вот эти убогие контейнерные автозаправочные станции, которые сейчас стоят по всей стране.
Все время тянуло перебраться в Самару; для этого мы выкупили 40% завода минераловатных изделий (сегодня – “Термостепс-МТЛ”) и стали выпускать металлоконструкции уже на своих площадях. Тогда же появился и торговый бизнес – в обмен на металлоконструкции мы по бартеру получали из Китая пуховики, одеяла, тушенку. А с 1993 г. начался период торговли вазовскими машинами, но лет через пять мы из этого бизнеса вышли. Деньги оборачивались большие, а доходность снижалась – до 3–4%. Мы всегда умели вовремя отказываться от невыгодных проектов. Видимо, надо было пережить время, когда все занимались всем, лишь бы что-то заработать.
Задание президента по удвоению ВВП выполним
– Работа на “Куйбышевбурмаше” помогла вам при покупке завода?
– Да. Это было решающим моментом. Я хорошо трудился, висел на доске почета, был рационализатором. Я знал, что такое долото, разбирался в технологии. Знал людей, и они знали меня. Если бы я был чужим, меня бы сюда не пустили.
– Сколько вы потратили на покупку завода?
– Это вообще установить невозможно. Мы покупали акции на чековых аукционах, у работников завода – тогда были другие цены, другой курс доллара. Конечно, больших денег мы за него не заплатили. Но и платить-то было не за что. Завод был в очень плохом состоянии. Огромные долги в бюджет и по зарплате, разрушенные каналы сбыта, на рынке тогда уже работали американские компании. Я даже не ощутил, что кто-то еще им интересуется. Покупал акции только чековый инвестиционный фонд “Нефтел”, который выкупил 10%. Его акции были проданы Российскому банку развития регионов, а мы потом стали акционерами этого банка.
– А площади никому не были нужны?
– Тогда были более лакомые куски, а “Волгабурмаш” – сложный хайтековский машиностроительный бизнес. Им могли заинтересоваться только сами нефтяники или крупные американские производители долот. Первые были тогда не такие богатые, как сейчас. И не до этого им было – занимались собственным акционированием. А вторые не верили в демократическое будущее России и в бизнес не вкладывались. О чем сейчас очень сильно жалеют.
– Какую долю “Волгабурмаша” вы контролируете сегодня?
– Порядка 70%.
– Какую долю российского рынка долот вы сейчас занимаете?
– По количеству – около 94–95% российского рынка. По деньгам, конечно, поменьше – около 80–85%. Остальные 15–20% – наши конкуренты, пять американских компаний.
– Как вам удалось стать монополистом на российском рынке буровых долот?
– Это была длительная и кропотливая работа. У нас был опыт продаж арочных зданий, в том числе и нефтяникам, мы знали к ним подход. Уже в первый год работы мы стабилизировали завод, а через год-два цены на долота стали подниматься. И тут как раз у нефтяников начался подъем. Оказалось, что у них критически мало набурено. Мы освоили производство горнорудных долот, долот горизонтального и наклонного бурения. И все это вовремя. Сначала мы сами деньги зарабатывали, а потом появились нормальные кредитные ресурсы: ставки постепенно снизились с 200% до 20–25%. Всего мы тогда вложили в завод порядка $20–25 млн. Фактически построили его заново.
– Заводы буровых долот в Дорогобыче и Сарапуле, которыми вы интересовались в начале 2000-х, сейчас ваши?
– Мы контролируем заводы в Дорогобыче на Украине и в Сарапуле в Удмуртии. Дорогобыч выпускает те же долота, что и “Волгабурмаш”, а Сарапул сориентирован на выпуск долот большого диаметра.
– Вы пытались зайти на “Уралбурмаш”, но у вас это не получилось?
– Нельзя сказать, что пытались зайти – хотели совместно поработать. Но у этого завода очень узкий и бесперспективный рынок – современное долото там не сделаешь, вложения денег неэффективны.
– Сейчас завод с вами конкурирует?
– Нет, я бы не говорил о серьезной конкуренции: в горнорудном бурении он занимает около 30% рынка, а в нефтяном – десятые доли процентов.
– Отразился ли политический кризис на Украине на вашем бизнесе?
– Конечно, отразился – в первую очередь на настроении работников завода. Политический кризис вызвал банковский. Конечно, бизнес от этого пострадал. Но мы там от украинского рынка мало зависим – завод больше 80% долот экспортирует. Ситуация нас не очень пугает – современное градообразующее предприятие нужно всем, кто бы ни оказался у власти.
– Вы один из крупных игроков мирового рынка буровых долот. Куда идет экспорт?
– Мы экспортируем порядка 40% долот “Волгабурмаша”, из которых 20% – горнорудные и 20% – нефтяные. По количеству занимаем 14–15% мирового рынка, а по деньгам – около 2–3%. Наши рынки – Канада, США, Мексика, Центральная Америка, Южная Америка, Юго-Восточная Азия, Ближний Восток, Африка, Австралия. Везде, где есть бурение, мы обязательно представлены. И сейчас все наши перспективы связаны именно с международными рынками, поскольку на российском рынке мы стабильно держим свою долю.
– “Волгабурмаш” размещает сейчас облигации на $21 млн. На что пойдут средства?
– Средства пойдут, в частности, на закупку оборудования стоимостью около $10 млн для выпуска долот большого диаметра. Это позволит увеличить производственные мощности. Мы предполагали, что на 20%, но совсем недавно выиграли несколько крупных международных тендеров на поставку в страны Ближнего Востока. Эти поставки позволят нам в ближайшие два года удвоить обороты “Волгабурмаша” (в 2004 г. выручка компании составила 1,2 млрд руб. – “Ведомости”). И тем самым задание президента по удвоению ВВП выполнить!
– Вы владеете российским холдингом по производству минераловатного утеплителя “Термостепс”. Расскажите историю покупки этой компании.
– В 1993 г., когда мы занимались металлоконструкциями, купили небольшой пакет самарского Завода минераловатных изделий. Сначала взяли под контроль этот завод, который уже входил в холдинг “Термостепс”. А когда владельцы “большого” “Термостепса” стали продавать холдинг, мы уже были знакомы с производством, знали рынок и вызвались купить. Они согласились.
– Почему?
– Возможностей для развития было мало, они варились в собственном соку. Возникла необходимость в более мощной структуре, которая могла бы дать толчок производству. Мы предложили себя, и они согласились.
– А кто был владельцем холдинга?
– Акции были распылены среди менеджмента всех заводов.
– “Термостепс” занимает большую долю рынка?
– Не помню доли, но это крупнейший производитель утеплителя и панелей “сэндвич” в России.
– Какую долю вашей продукции покупают компании, принадлежавшие “ЮКОСу”? Крах “ЮКОСа” на вашем бизнесе отразился?
– Конечно, отразился. “ЮКОС” стал снижать объемы бурения с начала 2004 г., а сейчас и вовсе свернул. Они покупали от 6% до 10% наших долот. Мы недополучаем деньги, ждем, копятся проблемы с бюджетом. Но в итоге эта доля восстановится за счет той же “Роснефти”.
– Вы хотели приобрести Самарскую табачную фабрику. Почему вы ею заинтересовались и почему отказались?
– Предложение помочь с покупкой фабрики поступило лично мне от одной серьезной компании. Она хотела выпускать в Самаре известный международный брэнд для продажи в России и стран СНГ. Мы хотели купить эту фабрику, перепродать ее и получить долю в бизнесе. Но столкнулись с беспредельными действиями владельцев – подделками документов, фальшивыми перепродажами. А силовые структуры почему-то их поддержали. Мы вовремя вышли – продали то, что успели продать. В итоге они и нас не пустили, и табачный бизнес в Самаре угробили. Компания эта построила фабрику в другом регионе, а мы потеряли рабочие места, налоги, акцизы и все остальное.
– Говорили, что у вас есть пивной бизнес. Это так?
– Это почти не шутка. В Самаре есть ресторанный холдинг “Рестория”, в котором я владею половиной доли. Но в “глобальном” пивном бизнесе я, конечно, не участвую.
– Вы строите 4-звездочную гостиницу Holiday Inn в Самаре. Почему именно “4 звезды” и именно этот оператор?
– У нас в Самаре есть только одна гостиница международного уровня [Renaissance]. В любом европейском городе с населением свыше 1 млн человек гостиниц десятки, поэтому еще одна вполне могла уместиться. Нам удалось договориться с группой Intercontinental Hotels. Мы прошли конкурс, на котором рассматривалось 10 или 12 заявок по странам бывшего СССР. Всем отказали, дали добро только нам. Они же определили и формат гостиницы: 180 номеров и именно “4 звезды” – не более.
– Сделка по покупке каучукового завода “Наирит” в Армении так и не завершена. Вы окончательно отказались от этой идеи?
– Наша компания еще до официальной заинтересованности некоторое время управляла заводом. И у нас это получалось. Но у завода плохая история. Было несколько непонятных компаний, которые управляли заводом, – сначала индийская, потом английская. Были подписаны серьезные документы с китайцами о том, что половина завода демонтируется и отправляется в Китай. На заводе висят большие долги. В такой неуправляемой обстановке работать было невозможно, поэтому мы решили закрыть проект.
“А так, чтобы ты стал членом Совета Федерации и деньги потекли рекой, – этого нет”
– Больше года назад вы стали членом Совета Федерации от Рязанской области. Почему именно от Рязанской?
– В Совет Федерации я попал исключительно из-за того, что губернатором Рязанской области стал Георгий Иванович Шпак, бывший начальник штаба Приволжского военного округа, который базировался в Самаре. Мы с ним, конечно же, пересекались, были хорошими знакомыми. Рязанская губернская дума утвердила меня единогласно – по принципиальному вопросу это был чуть ли не единственный случай.
– Почему?
– Не знаю. Мы несколько часов беседовали на президиуме Думы, они обо мне справки наводили.
– Недавно вас утвердили сенатором от Самарской области. Почему вы согласились и на каких условиях губернатор предложил вам эту должность?
– Я давно этого хотел, и никаких особых условий моего назначения на эту должность не было. Я буду лоббировать интересы Самарской области в Москве: работать с законодательными инициативами губернской Думы и областного правительства, помогать в финансировании крупных областных программ. Более конкретные поручения от [губернатора Самарской области Константина] Титова должны появиться немного позже.
– Как вы считаете, почему губернатор решил поменять представителя в Совете Федерации?
– Это нужно спросить у губернатора. По моему мнению, из-за не совсем корректного поведения [экс-президента ФК “Крылья Советов” Германа] Ткаченко в последние месяцы.
– Вы имеете в виду ситуацию с футбольным клубом “Крылья Советов”?
– Да, конечно. Это уже ни для кого не секрет.
– Статус члена Совета Федерации что-то дает для вашего бизнеса?
– Нет, ничего определенного не дает. Разве только в плане мировоззрения – ты прикасаешься к государственным бумагам, встречаешься с чиновниками любого уровня. А так, чтобы стал ты членом Совета Федерации и деньги потекли рекой, – этого нет.
– А возможность общаться с чиновниками любого уровня что-то дает?
– Вряд ли этим можно как-то пользоваться.
– Вашу группу компаний представляют три депутата в Самарской городской думе. Для чего?
– В Самаре расположены “Волгабурмаш”, “Термостепс-МТЛ”, резервуарный завод. Здесь работает больше 6000 человек. Плюс к этому у нас есть неудовлетворение работой городских властей.
– Когда вас назначили представителем Совета Федерации от Самарской области, вы пригласили сюда двоюродного брата президента Владимира Путина – Игоря Путина председателем совета директоров Самарского резервуарного завода. Для чего?
– Мы вместе работали в Рязанской области, подружились, он несколько раз сюда приезжал, большой любитель баскетбола. У нас новое производство, где нужны люди, умеющие и имеющие желание работать. Я сделал предложение, он согласился и работает здесь с удовольствием.
– Он еще и ваш помощник в Совете Федерации?
– Да. Он стал помощником, когда вопрос о моем назначении от Самарской области был решен.
– Политика занимает много времени?
– Совет Федерации – сейчас мое основное место работы. Каждую неделю заседания комитетов и комиссий, внеочередные заседания, работа внутри комитета. Все это отнимает очень много времени.
Спорт – это скорее нагрузка, но не бесполезная
– Когда губернатор предложил вас на пост представителя в Совете Федерации, пошли слухи, что вы купите треть клуба “Крылья Советов”...
– Нет, нет, даже разговоров таких не было. У нас есть спортивный проект – женский баскетбольный клуб “ВБМ-СГАУ”, есть обязательства перед федерацией баскетбола.
– Как бизнес футбол вас не интересует?
– Есть возможность делать бизнес на футболе, но это занятие для профессионалов, это должно быть главным делом жизни. А у меня есть государственная работа, мне этим заниматься некогда.
– Откуда же возникли эти слухи?
– Это связали с моим новым назначением. Будто бы “Крылья Советов” прилагаются в нагрузку к должности члена Совета Федерации от Самарской области.
– Ну а баскетбол – это бизнес? Что вам дает владение “ВБМ-СГАУ”?
– Это скорее нагрузка, но нагрузка не бесполезная. Сейчас “ВБМ-СГАУ” – лучшая команда в мире, а присутствие букв “ВБМ” в ее названии и сходство логотипов обеспечивают хороший имидж для всего холдинга. Любая крупная компания тратит деньги на рекламу в газетах, а спорт – это, по-моему, что-то более благородное. В Москве встречаюсь в “больших кругах”, даю визитку, на ней написано “Волгабурмаш”. Говорят: “Ну как же, знаем!” Я думаю: “Конечно, у нас же большой завод, крупный холдинг, мы лидеры!” А те продолжают: “Мы за вас болели, в записи игру четыре раза смотрели, вы такие молодцы!” Это и в международном масштабе делает компанию узнаваемой.
– Почему вы решили спонсировать именно женскую баскетбольную команду?
– Они обратились к нам за помощью, и мы помогли. Баскетбол – красивый игровой вид спорта, один из самых массовых в мире, а женский нам вполне по силам, в плане бюджета. Наши интересы совпали. Сначала мы вкладывали в команду 3–4 млн руб. в год, сейчас – в несколько раз больше. Но затраты на содержание команды снижаются за счет ее достижений.
– У вас крупный бизнес. Налоговые претензии вам еще не предъявляли?
– Предъявляют постоянно, с каждой налоговой проверкой – что-то оспаривается в судах, что-то ликвидируется. Но у налоговых органов такая работа. Если почитать дела того же “ЮКОСа”, я не думаю, что там имели место какие-то сверхсерьезные нарушения. А сейчас налоги снизились, сегодня можно нормально жить и развиваться.
– У вас есть новые бизнес-идеи или конкретные планы? Чем вам еще хотелось бы заняться?
– Планов у нас много, но о них говорить пока рано. Думаю, что очень скоро уже можно будет их обозначить.