Парижский самовар
Этот французский “Лес” вообще забавно слушать. Тут даже ключница Улита произносит свой текст с интонациями, в которых поневоле ловишь отзвуки классицистской манеры, недаром же в Comedie Francaise ее шлифовали веками. Петр Фоменко, конечно, чувствует этот комизм и использует его в игре так же ловко, как и свои излюбленные приемы – устройство мизансцен по принципу музыкальной шкатулки или привычку заворачивать каждый эпизод в шуршащую конфетную обертку русских романсов. Французские актеры, неизбежно коверкая слова, старательно выводят русские мелодии, и звучит это так, что, согласимся, пожалуй: c’est bien, как беспрестанно повторяет сосед помещицы Гурмыжской, выряженный театральным дворянином века этак XVIII.
Спектакль, красиво упакованный в полупрозрачную тюлевую чащу с нарисованными могучими елями, поначалу кажется игрой в старинный водевиль из тех, что носит в своем мешке Аркашка Счастливцев (он тут, кстати, Фортунатов, а Несчастливцев, соответственно, – Инфортунатов). Юный приживал Алексис Буланов, сыгранный не очень-то юным артистом, нелепо порхает по загромоздившим авансцену пням (усадьба Гурмыжской, вспомним, так и называется – “Пеньки”), старый слуга Карп в зеленой ливрее и в самом деле похож на рыбу, так что прямо напрашивается на поддразнивания Аркашки: Окунь Савельич, Налим Савельич. Ну и Несчастливцев – уж такой Актер Актерыч, что даже в самых важных сценах неспособен обойтись без суфлера-Аркашки. Но при всей подвижности спектакля режиссер не дает забыть, в заповедник какой театральной традиции мы попали: постановка в Comedie Francaise обустроена вполне осмотрительно.
Для аккуратной подгонки одной из главных русских пьес к главной французской сцене пилить “Лес” оказалось совершенно ни к чему. Когда Счастливцев рекомендуется Карпу Сганарелем, впору решить, что уж это присочинил режиссер, но ничего подобного – так у Островского. Фокус в том, как срабатывает реплика, на которую в другом случае не обратишь внимания, – ну, конечно, Мольер, вот на что это все похоже! Ничего проще и органичней было не выдумать, да Фоменко как будто и не выдумывал – в этом постановочном ходе столько же естественности, сколько и лукавства.
Собственно, вопрос последнего спектакля VI Чеховского фестиваля совсем не в том, как решится на сей раз классический конфликт пьесы “Лес” (обывательская чаща против актерской вольницы). А лишь в том, насколько вдохновит вас вывод, что между московским Домом Островского (Малым театром) и парижским Домом Мольера (Comedie Francaise) довольно много общего.