ПРАВИЛА ИГРЫ: О “пресловутых” правах
Ровно 30 лет назад, 1 августа 1975 г., подписав в Хельсинки Заключительный акт совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, СССР обязался соблюдать основные права и свободы человека. Такова была цена за утверждение статус-кво – раздела Старого Света на два лагеря в границах, прочерченных после Второй мировой войны.
Считается, что Кремль недооценил потенциал той “гуманитарной мины”, заложенной под советскую империю. Скорее всего это не вполне так. Просто партийные либералы считали некоторую внутреннюю демократизацию необходимой, а “ястребы” не сомневались в способности режима справиться с любой крамолой. Сейчас интересно другое: после стольких лет и стольких перемен восприятие темы прав и свобод в нашей стране словно бы вернулось на три десятилетия назад.
Для тех, кто забыл язык советской пропаганды, напомню, что словосочетание “права человека” обычно употреблялось в кавычках, нередко в сопровождении эпитета “пресловутые”. Блюстители идейного порядка были уверены в том, что это просто риторика, оружие противника. Нынешняя Россия очень мало похожа на СССР, но заявления об угрозе национальному суверенитету со стороны врагов, прикрывающихся демократической риторикой, временами дословно совпадают с речами тридцатилетней давности.
Нужно признать, что победа в холодной войне уверила западный мир в его исторической правоте. Благородная идея девальвируется, все больше напоминая политический инструмент.
Не в этом, однако, заключается главная опасность, которой чревато для России возвращение советского отношения к правам человека. Восприятие их исключительно как инструмента чьей-то политической технологии ведет к тому, что не решается главная проблема развития страны.
Советский Союз приказал долго жить не по вине злых внешних сил, а потому, что не доверял собственным гражданам и не давал им реализовывать свой творческий потенциал. Именно в этом – возможности самореализации в рамках закрепленных законом свобод – и заключается главное право личности, провозглашенное не западными политиками 1970-х, а философами-просветителями XVIII в. Советская бюрократия считала, что лучше самих граждан знает, как сделать их счастливыми. Незначительное меньшинство, против которого вполне эффективно боролся репрессивный аппарат, выражало несогласие активным протестом. Абсолютное же большинство – чувством глубокого безразличия и нежеланием отождествлять свои интересы с интересами государства. Вот это большинство и предопределило крушение сверхдержавы, потому что здесь органы были бессильны – можно искоренить ересь, но невозможно силой вселить в людей энтузиазм.
Сегодняшнее российское государство тоже не доверяет своим гражданам, возможно, даже из лучших побуждений: мол, если опираться на волю народа, то реформ не проведешь вообще. Но любые реформы тем более обречены, если население перестанет считать государство, их осуществляющее, своим, как это случалось с советской властью. Обрыв обратной связи государства и его граждан, а такая связь как раз и осуществляется посредством системы демократических прав и свобод, приводит к коллапсу. От него не спасут десанты специально отобранной “элиты будущего” на Селигер. И в этом заключается главный урок, который следует помнить в связи с тридцатилетием хельсинкского заключительного акта.