Три единства и не больше

Похоже, что фестиваль намеренно соблюдает все три единства, обязательные для классической драматургии: единство места – сад “Эрмитаж”, единство времени – третий уикенд августа и, наконец, единство действия – все три дня 5–6 коллективов играют, по сути дела, одно – так называемый хардбоп. Он же – бибоп 40-х, открытый Чарли Паркером, Диззи Гиллеспи и Телониусом Монком. Он же – современный мейнстрим, не подвергавшийся ревизии с середины 60-х. Четко запрограммированы и отклонения от генеральной линии. По одному за вечер – экскурсы в историю джаза. А также в противоположную сторону, т. е. в “актуальное искусство”.

Первое направление олицетворял “Уральский диксиленд” челябинского Луи Армстронга – Игоря Бурко. Кроме него, ансамбль классического джаза Валерия Киселева, на кларнете безупречно воссоздающего игру короля свинга Бенни Гудмена, а на тенор-саксофоне – Коулмэна Хокинса в редких записях с Дюком Эллингтоном. И наконец, квартет аккордеониста Владимира Данилина, тоже идущего в фарватере мейнстрима, несмотря на то что до последнего времени джазмены аккордеон откровенно презирали.

Второе актуальное направление с точки зрения джазового мейнстрима лишь пользуется общим с ним принципом ритмичной коллективной импровизации – в основном это сплавы джаза с экзотической этникой и современной электроникой. Трио берлинских грузин The Shin предпочитает зажигательное гурийское многоголосие под фламенко-джаз. Популярный в московских клубах Феликс Лахути со своей пятиструнной электроскрипкой и его “Фанки-лэнд” давно уже дрейфуют в сторону “черного рока” – танцевального фанка и хип-хопа, но при этом с модным балканско-карпатским колоритом. Саксофонист, резидент московского клуба “Би-2” Олег Киреев вспомнил, что он из Уфы и что у башкир есть то, что все еще интригует пресыщенный Запад, – горловое пение.

“Этникой” заинтересовались даже, казалось бы, “правильные” продолжатели дела своего отца Игоря Бриля – братья Дмитрий и Александр. И сделали целую программу в ориентально-средиземноморском стиле с турецким пианистом Кентом Мете. Для них это определенно шаг вперед.

Остальная музыка в саду “Эрмитаж” – все та же классика джаза. Точнее, классицизм, чуть более электрический, как в проекте Newtone, или чуть более свободный (саксофонист Олег Грымов с французом Мишелем Марром).

И это точное отражение положения дел в нашем джазе. Неплохо отлаженная система джазового образования производит себе подобный академизм. Не случайно студенческий коллектив Анатолия Кролла называется “Академик-бэнд”. Но ориентируется он не на классический биг-бэндовый репертуар эры свинга, а на Чарли Мингуса и Херби Хэнкока. Это все равно как если бы студенческий симфонический оркестр ориентировался не на Бетховена и Брамса, а на Скрябина и Шостаковича. При этом второкурсники у Кролла импровизируют как настоящие профессионалы. И в самом деле, в эпоху электроджаза “Габена” или Мэтью Херберта изобразить биг-бэнд при помощи компьютерных сэмплов не проблема. А вот раскрыть творческий потенциал будущего джазмена – это да! Браво, маэстро Кролл!

О хедлайнерах. Увы, лет семь живущий в Берлине соратник Кролла по временам “бури и натиска” 60-х Александр Пищиков не приехал, и его проект превратился в авторскую программу упомянутого Мишеля Марра, музыканта попросту неинтересного.

Легендарный польский саксофонист Збигнев Намысловский – кумир наших джазменов-шестидесятников – в свои 66 лет выглядел мальчишкой-вундеркиндом и играл с юношеским драйвом. Музыка его альт-саксофона – какой-то магический реализм: в простую вроде бы собственную композицию “Еще не время” он вписывает эпохальную “Высшую любовь” Джона Колтрейна так, что непонятно, где кончается реальность и начинается фантастика. Жаль только, не все было как следует отрепетировано и как назло то был единственный раз, когда возникли перебои звукоусиления.

В полном соответствии с единством образа действия восьмой фестиваль “Джаз в саду Эрмитаж” закончился выступлением заокеанского саксофониста. На этот раз саксофониста-флейтиста Джеймса Сполдинга – хоть и не лидера, но непременного участника десятков проектов все тех же 60-х. Ходили слухи, что 68-летний саксофонист не в форме. Но он сыграл музыку своих современников – Монка, Сильвера и на флейте – “Колыбельную” Гершвина так, что можно было поверить: все лучшее в джазе и впрямь состоялось где-то на рубеже 50-х и 60-х.

Не в последнюю очередь оно состоялось благодаря трио пианиста Якова Окуня. Слава о нем как об идеальном фестивальном составе уже долетела до родины джаза: Сполдинг сам просил его себе в аккомпаниаторы. И не ошибся в выборе.