Встречный двигатель
Японская мультипликация за последние несколько лет обзавелась в Москве не то чтобы очень большой, но достаточной для фестивальных аншлагов армией верных поклонников – такая ситуация, как известно, и называется культом. У культа есть боги, и один из них как раз Хаяо Миядзаки – не просто классик жанра и самый важный на сегодня представитель аниме на мировом кинорынке, но и вообще один из главных современных сказочников. Его нарисованные миры обладают каким-то очень мягким, обволакивающим обаянием, которое вполне могло бы стать для Миядзаки пропуском в международный мейнстрим, систему широкого проката и больших сборов, если бы не столь же очевидная и совершенно органичная странность всего происходящего на экране.
Многочисленные полиморфные персонажи фильмов Хаяо Миядзаки наверняка украсили бы “Книгу вымышленных существ” Борхеса, но дело даже не в восхитительной фантазии японского режиссера, а в непрерывной текучести, ставшей здесь самым важным свойством сказочного пространства и населяющих его героев. При том что миры Миядзаки, как всякая полноценная фантастическая вселенная, устроены по строгим правилам и моральным принципам, в них нет однозначности, как нет и одномерных персонажей – исключительно хороших или плохих, красивых или безобразных. Превращение возможно в любой момент, а главное – сами герои относятся к этому без драматизма и почти без удивления: представьте себе кэрролловскую Алису, которая, попав в Страну чудес, воспринимает все окружающие странности как нечто само собой разумеющееся – примерно так у Миядзаки все и происходит.
Например, в “Ходячем замке” ведьма превращает юную героиню в старушку. Легко представить, как развернулся бы этот сюжет, скажем, в диснеевской системе координат, для которой в фильме, сделанном по роману-фэнтези британской писательницы Дианы Уинн Джонс, есть все нужные составляющие: красавец волшебник со своей собственной тайной, могущественный чародей в императорском дворце и прочие опоры традиционной сказочной конструкции. Когда старушка становится служанкой в громыхающем самоходном жилище волшебника Хаула, зрители вправе ждать, что злые чары рассеются, героиня предстанет перед хозяином замка в своем истинном облике и любовь победит заклятие. Вместо этого у Миядзаки происходит нечто куда более любопытное: по мере развития сюжета с внешностью героини все чаще случаются временные мерцающие превращения – она то девушка, то старушка, и в какой-то момент с удивлением замечаешь, что уже совершенно неважно, как именно она выглядит сейчас.
Этот эффект характерен для Миядзаки – изменчивость и подвижность не превращают его сказки в пространство тотальной относительности, а напротив, обеспечивают поразительную цельность и надежность мира, устроенного по принципу динамического равновесия. Не случайно в этих сказках обязательно есть персонажи, для которых бесформенность и текучесть являются сущностью, – причем в финале эти герои неожиданно оказываются в центре интриги. В “Унесенных призраками” таким персонажем был бог-вонючка, оказавшийся богом чистой реки, а в “Ходячем замке” – живущий в камине демон огня Кальцифер, самое обаятельное из всех нарисованных существ, какие появлялись на экране в этом году.
Можно, наверное, сказать, что мультфильмы Хаяо Миядзаки – очень наглядная иллюстрация к такому принципиальному для Дальнего Востока религиозно-философскому понятию, как дао. Но к удовольствию от просмотра это не имеет почти никакого отношения.