Таймураз Мамсуров, президент Северной Осетии
ВЛАДИКАВКАЗ – Дорога из бесланского аэропорта во Владикавказ проходит рядом с кладбищем, где год назад появились сотни свежих могил. Новый глава Северной Осетии Таймураз Мамсуров, вспоминая те дни, курит сигареты одну за другой – в числе заложников оказались его сын и дочь. Но, как и у остальных бесланских родителей, у него до сих пор нет ответов на вопросы, почему 1 сентября 2004 г. террористы смогли захватить школу и почему многие дети погибли. В интервью “Ведомостям” Таймураз Мамсуров с горечью признает, что “если мы не получим ответы на эти вопросы, то завтра все может повториться”.
– Расследование причин бесланской трагедии до сих пор не завершено, на скамье подсудимых лишь один террорист. Почему до сих пор нет ясного представления, как террористы проникли в город, каковы реальные причины начала штурма?
– Ответов на все вопросы у меня не может быть, потому что следствие не закончено и нам никто ничего не объяснил. Что касается штурма, то он произошел совершенно спонтанно. А почему был взрыв и с чего все началось, скажет следствие.
– Как же все-таки террористы смогли пробраться в Беслан?
– Ответ на поверхности – куда смотрели сотрудники дорожно-патрульной службы? Не секрет, что наши милиционеры останавливают все машины – и которые надо, и которые не надо. А тут боевики спокойно проехали по центру города мимо райотдела милиции. К тому же бандиты в соседней республике готовились к теракту: тренировались, пили воду, ели хлеб. У нас республики маленькие, нет необъятных лесных просторов, и сложно остаться незамеченным. И непонятно, как же бандитам это все-таки удалось.
– Вы говорите, что вина лежит на правоохранительных органах. Почему же за год никто не понес наказание?
– Против бесланских милиционеров возбуждены уголовные дела. А что касается других уровней, то пусть следствие ответит нам, какие были допущены [неправильные] действия или бездействия. Если мы не получим ответы на эти вопросы, то завтра все может повториться. Тем же маршрутом в то же место могут проехать. И опять будем потом спрашивать, как это могло случиться.
– Какое участие республиканские власти принимают в расследовании причин теракта?
– Никакого, кроме [работы региональной] парламентской комиссии, которая создана под руководством [Станислава] Кесаева.
– То есть федеральный центр отстранил республиканские власти от расследования?
– Нет. Парламентская комиссия активно работает, задает вопросы, даже если они кого-то раздражают. А вместо ответов их часто призывают к тому, чтобы они сами расследовали. Она тесно сотрудничает с [федеральной] комиссией [Александра] Торшина, выполняет ее поручения.
“Сколько их точно было, никто сейчас не знает”
– Понятно ли сейчас, сколько было террористов и удалось ли кому-то скрыться?
– Сколько их точно было, никто сейчас не знает. Лично я не уверен, что только 32, и на этот вопрос мне никто не может дать ответ. Если их было 32, то кто утащил кассету [с записью того, что происходило в школе] и передал ее американцам? Эту цифру называет [подсудимый террорист Нурпаша] Кулаев, но можно ли ему верить, если при этом он утверждает, что ничего не знал о том, куда и зачем они ехали.
– Одна из заложниц утверждает, что во время захвата школы звонила вам и просила найти бывшего президента Северной Осетии Александра Дзасохова, с которым собирались говорить террористы. А вы якобы не откликнулись на ее просьбу. Что же действительно произошло?
– Она мне не звонила. Уж не знаю, она ли недобросовестно воспроизводит события или журналисты. Это было утром 3-го числа. Я еще бегал искал воду [для заложников], нужна была только вода без газа, потому что дети были уже долго без воды. В этот момент меня позвали к телефону, который был в приемной у главы района. И вдруг я в телефоне услышал голос своего сына, который начал мне говорить: “Папа, скажи, чтобы не было штурма. Если будет штурм, нас убьют всех”. Мальчику 10 лет, и с ним там 13-летняя сестра. Я его начал призывать к мужеству, терпению, говорить: ты мужчина, держись, береги сестру, там еще были двоюродные, троюродные наши родственники близкие. А как потом оказалось, когда я говорил с ним, у него трубку забрала эта женщина, и получилось, что я говорил с сыном, мне так казалось, а [на самом деле] разговаривал с ней. И тогда внезапно вместо голоса сына я услышал: давайте срочно Дзасохова. Его рядом не было. Я говорю: запиши сейчас его номер, набери его.
– Чтобы она напрямую связалась с ним, пока террористы разрешили ей говорить?
– Да, но потом оказалось, что у них выхода на межгород не было, поэтому контакт не состоялся.
– А почему и после ни Дзасохов, ни [президент Ингушетии Мурат] Зязиков так и не вступили в переговоры с террористами?
– Им запретили.
– Силовики?
– Да.
– А почему?
– Видимо, есть какие-то правила, в том числе международные, которые запрещают политикам определенного уровня подключаться к переговорам. Мы же помним, как [экс-премьер Виктор] Черномырдин [во время захвата заложников в Буденновске в 1995 г.] схватил телефон, и что? Террористы перебили полторы сотни людей, беременных женщин и торжественно ушли. Вот результат, когда великий вождь и учитель хватает трубку бездумно и начинает разговаривать с ними.
– А вы пытались вступить в контакт с террористами?
– Они сами в какой-то момент потребовали, чтобы я позвонил. Меня нашли те, кто с ними вел переговоры по телефону, сказали, что я им срочно нужен. Потом мне сообщили, что в течение пяти минут я должен быть готов пойти к ним. За это время я пытался получить инструктаж, чтобы дороже себя продать, грубо говоря. Я понимал, чем все кончится, и хотел, чтобы меня научили, как можно туда зайти и как можно больше детей вывести. Пока мне рассказывали, как я должен себя вести, что не надо повышать голос, терпеть оскорбления, не смотреть им в глаза, пять минут истекли. Террористы сказали: пусть будет готов, но пока отбой. После этого события начали развиваться динамично: появился [экс-президент Ингушетии Руслан] Аушев, надеялись, что с приездом [советника президента Асламбека] Аслаханова удастся заставить террористов пойти на уступки. Но все произошло так, как произошло.
– А почему Аушеву удалось договориться с террористами и спасти столько заложников?
– Он спас 26 заложников, в том числе грудных детей. Это дорогого стоит. А почему они с ним стали разговаривать, как шли переговоры, я не знаю. Может быть, бандитам было важно показать, что заложников не 354, как сообщалось, а гораздо больше.
“Хватит сдувать пылинки со своих мундиров”
– Родственники жертв теракта были возмущены тем, что власть так и не наказала виновных. Представительницы комитета “Матери Беслана” намерены задать свои вопросы президенту России. Вы поддерживаете с ними отношения?
– У нас рабочие отношения: у них есть свои требования к властям, а я стараюсь быть внимательным к их просьбам. Тем более они мои землячки, они мои соседи все. Они прекрасно меня знают, и я – их, у нас нет никаких барьеров и препятствий для общения. А то, что представители прокуратуры не захотели с ними общаться, мне непонятно. Хватит сдувать пылинки со своих мундиров и погон. Надо понять, что это люди, которые все потеряли, и ради этого можно переступить через свои интересы. Да, эти женщины не имели права захватывать здание суда, это запрещено. Но запрещено и детей убивать, запрещено, чтобы террористы бродили здесь.
– Какие дополнительные меры безопасности приняты в школах накануне 1 сентября?
– Меры, безусловно, приняты, но я бы не хотел говорить какие. И это касается не только Беслана, но и всей республики.
– Какие-нибудь мероприятия в связи с годовщиной трагедии вы планируете?
– Осетины – народ с древней культурой, который узнал, что такое трагедия, не в первый раз. И мы решили, что это должно быть тихо, спокойно, без помпы, без митингов, выступлений и заявлений.
– Вас называют преемником Дзасохова. Что вы взяли на вооружение, а какие просчеты предшественника стали для вас уроком?
– Я долгое время работал при Дзасохове, был председателем правительства, главой парламента, и мне известны все успехи и трудности. И выводы уже какие-то делаю. Прошло два месяца, как сформировано новое правительство, практически на 75% обновился кадровый состав.
– А почему так радикально?
– Я пригласил в новое правительство много людей, которые раньше никогда не были чиновниками. Но они зарекомендовали себя в той сфере, которую представляют. Они профессионалы в своем деле и пусть теперь поработают на пользу народа, они умеют это делать, азарт у них есть. Я уже вижу, что они стали формировать новый стиль руководства. Отношение к прессе изменили. Мы, например, даже лояльным СМИ даем возможность высказываться откровенно. Причем иногда это делается в очень неприятной для меня форме.
– Терпите?
– Привык. Я же реальный человек. У меня должно быть очень много друзей, очень много доброжелателей. Но не дай бог, если у меня не будет доброго количества настоящих врагов. Я же не червяк, чтобы ползать и варьировать между всеми. Я уже достаточно нажил в жизни врагов. Так что пусть они тоже говорят.
– Перед назначением на пост главы республики вы ездили в Кремль. Какие условия ставили перед вами в администрации президента?
– Мое утверждение на должность главы республики проходило в условиях цейтнота. А условий никаких не было. Ставились задачи. Я не скрывал, что у меня стремления занять эту должность не было. Но ответ прозвучал достойный: мол, конечно, в тяжелой ситуации лучше отсидеться, подождать, пока все успокоится, а потом опять вынырнуть на политическую арену. Это меня заставило задуматься, и я понял, что, если надо, значит, надо.
– Какие задачи перед вами ставили в Кремле?
– Динамичное развитие, гражданский мир, спокойствие. Те задачи, которые стоят перед любым руководителем малого или большого субъекта [Федерации].
– В апреле Александр Дзасохов отказался поддержать план урегулирования осетино-ингушского конфликта, который предложил полпред президента в Южном федеральном округе Дмитрий Козак. Как складываются ваши отношения с Козаком?
– Мне нравится его стиль работы. Он может четко поставить задачу. Но не старается уговаривать, призывать к тому, что это необходимо. А плана урегулирования никакого и не было. Естественно, что эта проблема обсуждалась, а все, что говорится, ложится на бумагу. И Дзасохов высказывал свое мнение. Но ни о каком конкретном документе речь не идет. Лично я буду делать все, чтобы у нас не было кровопролития и чтобы здесь, на юге России, торжествовали права человека, и по этому поводу любой документ готов подписать. Но если меня будут спрашивать о чем-то, я тоже должен высказывать свое мнение. И что-то отвергать у нас не запрещено.
– А что самое тяжелое в вопросе урегулирования осетино-ингушского конфликта?
– Самое тяжелое – это морально-психологический климат. Настрой людей в отношении друг друга и то, что обыкновенным, простым людям не дают спокойно жить лидеры всяких общественных движений, партий, которые обостряют ситуацию перед каждым выборным циклом.
“Получается, что в Москву переводятся деньги, заработанные у нас”
– Сегодня Северная Осетия является дотационным регионом. Какие меры вы собираетесь принять, чтобы подтянуть экономику республики?
– Проектов много. Мы начинаем возрождаться и, надеюсь, добьемся, что из водочно-спиртовой одежды, в которую нас нарядили, превратимся в металлургов. У нас работает Уральская горно-металлургическая компания, которая демонстрирует хорошие темпы роста. В отрасли растет зарплата, увеличивается количество рабочих мест. И я рассчитываю, что благодаря этому Осетия снова сможет надеть каску металлурга. Теперь что касается дотаций. Осетия, как и другие регионы, всегда будет находиться в бюджетных взаимоотношениях с центром. И мы должны добросовестно выполнять обязательства, которые перед нами ставятся. Но мы должны точно знать, сколько платим в федеральный бюджет, ведь мы наращиваем свои платежи. Крупные предприятия-налогоплательщики отдают налоги в Москву, и получается, что в Москву переводятся деньги, заработанные у нас.
– То есть вы будете настаивать, чтобы те компании, которые работают в Северной Осетии, платили налоги в ваш бюджет?
– Нет, не так. Если даже принято решение, чтобы их обслуживала московская налоговая инспекция, то пусть они пишут, откуда эти налоги поступили в федеральный бюджет. Нельзя жить, когда тебя постоянно упрекают, что ты чуть ли не дармоед. У нас ежегодный прирост доходов в федеральный бюджет. Но ежегодно же принимаются новые законы, и все уходит в Москву. Конечно, мы никогда не будем донорами по объективным причинам. Ведь Осетия – безресурсная республика. У нас никаких недр нет, высокая урбанизация, мало сельскохозяйственных земель. И я не собираюсь клясться кому-то, что республика станет самодостаточной, что мы не будем дотационными. Я не собираюсь никого обманывать. Но надо сделать так, чтобы люди шли на работу, получали достойную зарплату, кормили своих детей и содержали своих стариков и чтобы все это было защищено от чиновничьего произвола, от бюрократов.
– А с крупными компаниями вы ведете переговоры об инвестировании? Предшественник Козака Владимир Яковлев предлагал целую программу по привлечению олигархов на Северный Кавказ.
– Да, мы ведем переговоры с различными компаниями, и к нам едут с предложениями. Это никогда не прекращалось.
– Конкретные проекты можете назвать?
– Пока нет. Кавказ маленький, и на кого крупный бизнес глаз положит... Пока это вопрос переговоров.
– А как складываются отношения вашей администрации с руководством алкогольной фабрики “Исток”, которую иногда обвиняют в демпинге? Вы намерены установить контроль за действиями этой компании?
– Я ничего не намерен. Это компания, которая привезла в Россию одну из самых совершенных технологий. И я горжусь, когда вижу, что на территории республики работают самые современные технологии. А что касается демпинга, то это вопрос не ко мне, а к тем, кто разрушил монополию государства на алкогольную продукцию и позволил заниматься этим бизнесом, кому как вздумается. Поэтому, чтобы навести порядок, нужно установить единые для всех правила хотя бы на пять лет. И тогда я буду требовать, чтобы эти жесткие правила на территории республики соблюдались. А то как что – винят местных царьков: мол, кабардинцы, осетины заполонили рынок. И забывают, что предприятия, работающие на территории республики, нам не подчиняются.
– Внешторгбанк оказал республике помощь после трагедии в Беслане. Ведете ли вы с ними сейчас переговоры о сотрудничестве?
– Эта помощь была настолько искренней, что у нас завязались хорошие отношения, и мы будем сотрудничать. Просто до конкретных дел еще не дошли. Времени нет, всего два месяца как работаем.
– Как вы оцениваете ситуацию в Южной Осетии? Возможно ли там, по вашему мнению, возобновление конфликта?
– Ситуация там действительно непростая, и ничего нельзя исключать. Люди, которые безответственно относятся к собственному государству, не должны заставлять другой народ жить с ними. Вот [президент Грузии Михаил] Саакашвили недавно говорил, что лапотная Россия не должна отвлекать его от устремлений на Запад. Но возникает вопрос: знает ли он историю? Ведь когда в российской глубинке действительно все еще ходили в лаптях, Грузия пришла в эту Россию и попросила покровительства. И не следует оскорблять Россию, а после этого выдвигать инициативы нашим южным братьям, которые на 90% граждане России. Грузинскому руководству надо быть более последовательным, понимать, что мы братские народы и мы очень чувствительны к словам. И бесконечно оскорблять нас, а потом звать под общую крышу жить – это просто недопустимо. После этого разрушается вся политика, все соглашения, инициативы, договоры, они никому не нужны. Россию хотят выдавить из процесса урегулирования – без России осетины и руководство Грузии якобы договорятся. Но речь не идет о том, чтобы объединить Южную и Северную Осетию, – это один народ. И осетины, которые оказались там, за горами, хотят жить в России и за это отдают свои голоса на референдумах, которыми как инструментом высшей демократии так гордятся на Западе.