Семейка Адамса
В Петербург Red Priest привезли программу “Кошмар в Венеции”. Название и идею всему представлению дал концерт La Notte своего патрона-венецианца – “рыжего священника” Антонио Вивальди, исполненный в черно-кровавых плащах венецианского карнавала при погашенном свете. Далее в ход пошла вся остальная барочная нечисть: “Дьявольские трели” Тартини, “Танец блаженных теней” Глюка, La Folia Корелли. Барочные хиты ансамбль играл в собственных аранжировках, не оставив и следа от пыльного налета “популярной классики”. Без программки было бы трудно определить, что именно вытворяла “фантастическая четверка”: барокко, джаз или скрипучий авангард в духе Хельмута Лахенманна. Скрипачка Джулия Бишоп с очаровательной улыбкой скрежетала смычком у подставки, Анджела Ист выдавала басовые рифы, держа при этом виолончель как бас-гитару, а одну из вариаций “Фолии” Пирс Адамс на пару с клавесинистом Говардом Бичем замаскировал под индийскую рагу.
Главный enfant terrible, руководитель ансамбля Пирс Адамс, запросто общался с публикой, разгуливал по залу, заливаясь “Соловьем” Якоба ван Эйка, наглядно иллюстрировал “Танец ведьм”, а вместо baroque music выговаривал только rock music.
Вообще-то движение аутентичного музицирования и рок-музыка появились примерно в одно и то же время, почти полвека назад, и на одной и той же волне – протеста, альтернативности. В Россию то и другое пришло с опозданием, но общая идейная природа двух музык понималась и здесь, биография Андрея Решетина, в недавнем прошлом скрипача группы “Аквариум”, а теперь художественного руководителя фестиваля Early music, – лучшее тому подтверждение. Но гостями фестиваля Решетина еще ни разу не становились артисты, столь легко променявшие бунтарские ценности на безобидные развлечения.
В Москве Red Priest играл “Времена года” Вивальди – вещь, не только заезженную стерильными академическими прочтениями, но и ревизованную недавними революционными интерпретациями Il giardino armonico и “Кремераты Балтики”. Но если предшественники освежали партитуру, изобретая дикие тембры и соревнуясь в экстравагантности штрихов, то Пирс Адамс и его команда просто сделали аранжировку, как это часто делают джазмены с классикой. Аранжировку остроумную – чего стоила хотя бы медленная часть концерта “Зима”, где клавесин бренькал подобно гитаре, а басовая блок-флейта цокала, как латиноамериканский ударный инструмент. Вся жанровая сюжетика концертов Вивальди была обыграна актерски: в сцене охоты Адамс с удовольствием валялся на полу, изображая подстреленного оленя.
Публика, собравшаяся на концерт в театре Анатолия Васильева, была самая взыскательная – в другой раз она благоговейно внимала бы какому-нибудь тихому лютнисту. Но и она восприняла британский капустник на ура. Впрочем, шутовские “Времена года” прослаивались музыкой других композиторов. Их опусы тоже были условно подвязаны к временам года. Скажем, “Распятие” (скрипичная соната Генриха Бибера) – к весне. Сыграно оно было между тем серьезно и прекрасно, как и сольная прелюдия для виолончели Баха. А вот осень венчали пьесы малоизвестных авторов, написанные по поводу Хэллоуина, и здесь весь квартет от души рычал, а Пирс Адамс вырядился скелетом. Оптимальный баланс между музыкой и весельем был достигнут в Concerto grosso Корелли. Впечатленные виртуозной игрой Адамса и мастерством его коллег, ценители аутентизма отпустили британцев с овацией, хотя к аутентизму имели отношение лишь жильные струны, барочные смычки, старинные флейты и весьма условно трактованная барочная театральность.