ГЛОБАЛИСТ: Китайский парадокс
ПЕКИН – Несмотря на капиталистический выбор, твердо сделанный Китаем, Мао остается здесь вездесущим символом буквально всего. Его огромный портрет на площади Тяньаньмэнь, его изображение на банкнотах. Он и китайский Uncle Ben – его лицо на упаковках продуктов. Здесь не произошло ничего похожего на отречение от его наследия, хотя бы в том ограниченном виде, в каком это сделал Хрущев по отношению к Сталину в 1956 г.
Это часть китайского парадокса: коммунистическая партия стоит во главе экономики, главная цель которой, как и у американской, – личное обогащение. Эта ситуация – главное достижение Дэн Сяопина. В большинстве коммунистических стран после экономического коллапса была демонтирована не только плановая экономика, но и коммунистическое государство. Китай пошел иным путем. Дэн понимал, что, если он хочет сохранить диктатуру, он должен создать функционирующую экономику. В России попытка Горбачева создать коммунизм с человеческим лицом не удалась. Дэн спас компартию, согласившись на капитализм. И добился блестящего успеха: с 1978 г. экономика растет на 9% в год, а спрос на демократию сдерживается опасениями социальной нестабильности.
В Китае я пытался понять, каким образом им удается совмещать противоречащие друг другу идеи коммунизма и капитализма. Ни одно из услышанных объяснений не является удовлетворительным в западном смысле. Но кое-что можно понять. Во-первых, 1949 год в Китае рассматривают скорее как год освобождения от западной колонизации, чем как год установления провальной экономической системы. Китайская компартия сохраняет за собой статус национальной освободительной силы.
Во-вторых, отношение китайцев к экономике сугубо функциональное – важно, что работает, а что нет. Характер экономической системы не считается фундаментально связанным с характером государства. Они могут критиковать Мао за “ошибки в экономике”, не ставя под сомнение период его председательства в целом. И в мир Китай интегрируется под девизом “экономической глобализации – да, политической глобализации – нет”.
Для оправдания продолжающегося правления компартии применяется забавная интеллектуальная гимнастика. Официально экономика определяется как “социалистическая рыночная”. Когда я заметил одному из китайских чиновников, что признаков социализма вокруг не вижу, он мгновенно парировал: “Капитализм сейчас, социализм позже. Лучше пусть будет компартия у власти, чем случится еще одна революция”.
Несмотря на откровения о жестоком характере Мао в недавней биографии, написанной Юном Чаном и Джоном Хэллидеем (в Китае книга запрещена), даже либерально настроенные китайцы склонны дистанцировать его от Гитлера и Сталина. Многие ценят Мао как каллиграфа и поэта.
Таковы особенности китайской мысли. Во-первых, конфуцианцу важно культивировать в лидере добродетель, а не стремиться к ограничению его власти. Его идея вождя близка к платоновской идее лидера-философа. А во-вторых, для таоизма характерна дуалистическая картина мира, в которой переплетение Ин и Янь необходимо для поддержания гармонии. Этическая система, в которой добро и зло глубоко переплетены, – неподходящая база для общественного осуждения массовых убийств и других преступлений диктаторов.