Авангард и яйца
Популярность яиц Фаберже, которые обрусевший ювелир готовил для императорской семьи к Христову дню, объяснимо велика. Во-первых, они искусно сделаны, во-вторых, в нашей демократической стране любят царскую роскошь, и, наконец, яйца дорого стоят. Сколько именно, стало известно после памятной покупки г-на Вексельберга. Приобретенные им яйца вместе с парой, хранящейся в европейских собраниях, и ювелирными изделиями из российских музеев составили выставку “Фаберже. Самоцветные богатства России”, которая открылась в Культурном центре банка ING, самого популярного в Бельгии.
В дизайне выставки обыграна тема банковского хранилища – все черно-красное, драгоценности хранятся в темноте, в витринах супер-пупер повышенной надежности. Центр ING банка находится в самом музейном сердце города, в непосредственной близости от него можно увидеть все главные выставки фестиваля и про царей-императоров, и про русский авангард. Причем неизвестно, что сейчас дороже – царские цацки или революционное советское искусство, которое Русский музей, главный поставщик выставки, вывез в Брюссель в промышленном количестве – три с лишним сотни произведений.
Конечно, “Русский авангард” открывал президент Путин, а какую-нибудь выставку-крошку ему было бы открывать несолидно, но от этого зрителю не легче понять, почему экспозиция начинается с полотна Врубеля и заканчивается махровым соцреализмом, в том числе светлым портретом Сталина, написанным Павлом Филоновым. То есть программно, конечно, все ясно – это было до авангарда, а вот что случилось после, но выставка столь огромна, что только поддерживает стереотипное европейское представление о принципиальной непостижимости и пугающей неохватности России.
Но есть выставки, на которых нас и наше искусство можно и умом понять, и общим художественным аршином измерить. Это, например, “Русский символизм. “Голубая роза”, показанная в Музее Икселя. Тут замечательная живопись русских европейцев (от Борисова-Мусатова до Сарьяна с Врубелем в центре) подана хорошими вещами и в разумном количестве. Она идеально вписывается в экспозицию бельгийской живописи того же времени самого музея.
Это было время поздней осени европейской живописной системы, конца традиционной картины, после которой началась другая эпоха – модернизма. У нас все взорвалось революцией и авангардом, в Европе – Первой мировой войной и революцией художественной. Главный бельгийский вклад в нее – творчество сюрреалиста Рене Магритта, который считал, что качество живописи отвлекает от идеи картины, поэтому художник не должен хорошо писать.
Не качество живописи, а ее идеология стала главной и в СССР, о чем рассказала выставка “Советский идеализм. Живопись и кино 1920–1939”, открывшаяся в промышленном Льеже. Ее куратор Екатерина Деготь продолжила здесь подтверждать известный тезис, что наше соцреалистическое, сталинских времен, искусство – это модернистский проект, в котором важно не как написано, а для чего. Прежде всего для коммуникации со зрителем. “Картина стала не товаром, а товарищем”, – щегольнула Деготь в своей речи на вернисаже. На отлично продуманной выставке работы известных советских художников (Дейнека, Самохвалов, Адливанкин) соседствовали с порой абсолютно непрофессионально написанными сценами производственной жизни советского народа, которые хранились невостребованными в запасниках Государственного музейно-выставочного центра “РОСИЗО”. Выставка очень понравилась рабочим, которые ее развешивали, – понятно нарисовано и про людей.
Из всех разговоров про выставки “Европалии” (с их организаторами и публикой) и из отзывов прессы сложилось впечатление, что бельгийской, т. е. европейской, публике очень хотелось бы понять нашу страну, вернее, расширить представления о ней. Это же ставила своей задачей и российская сторона. 16 выставок (все они продлятся до 21 февраля), которые были привезены на фестиваль “РОСИЗО”, оказались очень разными, на все вкусы. Но в соответствии с давней русской традицией нам захотелось показать себя Европе в лучшем виде, при полном параде – с царскими сокровищами, драгоценными яйцами и мощным авангардом. Все приватное, интимное, камерное, вроде фотовыставок Московского дома фотографии (брюссельская “Европа глазами российских фотографов”, антверпенская “Женские лица”) или персональной выставки Сергея Браткова в Генте, где царствовали снимки подвыпивших десантников и смешных милиционеров, оказалось как бы на европальской периферии. То есть опять идеология победила жизнь.