Идея Америки, но только своя

Немец Вим Вендерс (“Страх вратаря перед одиннадцатиметровым”, “Алиса в городах”, “С течением времени”, “Небо над Берлином”) к середине 80-х, наряду с Антониони, стал любимым режиссером наших киноманов. Одним из фильмов, снятых в разгар того культа, был “Париж, Техас” (1984), ставший обладателем каннской “Золотой пальмовой ветви”. Он был сделан вместе с Сэмом Шепардом. По его же сценарию снят и последний фильм.

В фильме “Входите без стука” спившийся экс-суперстар, некогда главный ковбой Голливуда (главную роль, как и в “Париже, Техас”, играет сам Шепард), скандально сбегает со съемок очередной ерунды (только в ней его теперь и занимают), чтобы выяснить, нет ли у него случайно детей от давних романов, и обрести стимул жить дальше. Одну из бывших пассий изображает реальная жена Шепарда Джессика Лэнг (которую у нас прежде называли Ланж). Особенно интересно то, что фильм “Входите без стука” погружен при этом в мифологию и пейзаж вестерна.

Кинообозреватель “Ведомостей” побеседовал с Вендерсом на Каннском кинофестивале, где фильм был участником конкурсной программы и, хотя призов не получил, вызвал 20-минутную овацию публики.

Разговор с Вендерсом начинается забавно. Он подходит незаметно и вдруг начинает водить пальцем по моей спине. Дело в том, что я в каннской майке и вся она разукрашена – мануфактурно воспроизведенными – отпечатками ладоней и автографами звезд. “Шарон Стоун, Ричард Гир, Роберт Де Ниро, – читает Вендерс и с деланым возмущением восклицает: – И ни одного режиссера!”

– Для многих фильм “Входите без стука” – это новый “Париж, Техас”. Вы согласны с таким пониманием?

– Повторять себя – самая скверная из идей, какие могут прийти к режиссеру. Рассматривать “Входите без стука” как чуть ли не “Париж, Техас – 2” заставляет лишь то, что мы вновь – второй раз в жизни – работали вместе с Сэмом Шепардом. Сценарий Сэм писал, используя особый творческий метод: только при условии моего присутствия в комнате. Он сочинял сцену, я читал его странички – и потом мы либо одобряли их, либо нет. Затем прикидывали следующий эпизод, и я сидел терпеливо ждал, пока Сэм напишет его, чтобы опять прочитать и затеять дискуссию. Et cetera. В конечном счете “Входите без стука” получился гораздо более легким фильмом, чем “Париж, Техас”.

– Можно ли считать новый фильм вестерном?

– В строгом смысле нет. Но сюжет соотносится с базисными мотивами жанра вестерна. Томящиеся от одиночества мужчины, которые бродят по огромным просторам и ведомы единственным вопросом: связан ли каждый из них хоть с кем-то, является ли частью чего-то? Давно оставленные мужчинами женщины, которые зря теряют лучшие годы своей жизни. Мужчины тоже потеряли их зря, но способны осознать это, только переоценивая прошлое, что слишком поздно. При этом основной конфликт “Входите без стука” – между мужчинами, сторонящимися любой ответственности, женщинами, которые вырастили детей в одиночку, детьми, познавшими безотцовщину, – не назовешь специфически американским.

– Есть ли в этой истории что-то для вас личное?

– Мне кажется, в ней сегодня есть личное почти для каждого. Мои студенты, будущие режиссеры, после просмотра говорили: “Это фильм про меня”. Один впервые увидел отца в 28 лет, другой годами с ним не общается. В Америке, где отношения между людьми более жесткие и безжалостные, чем в Европе, взаимная отчужденность близких – явление и вовсе универсальное. Я тоже не разговаривал с отцом три года – потом, правда, мы восстановили близкие отношения. Я очень любил отца, но между нами в 1968-м возникли серьезные политические разногласия. В 30–40-е отец, живя в Германии, не только не был нацистом, но даже участвовал в Сопротивлении. И все же по взглядам он был консерватором, а я в 1968-м участвовал в демонстрациях против вьетнамской войны, трижды попадал в тюрьму. Затем произошел другой дурацкий случай: я уже был известен, и как-то ко мне неожиданно подошли познакомиться самые реакционные тогдашние политики, включая Штрауса. Он, кстати, был пьян вдрабадан (смеется). Фото – я рядом со Штраусом – попало в газеты. Отец был так горд: вырезал фотографию, поместил в рамку. Мне же было дико стыдно!..

– Можно ли сказать, что “Входите без стука” – еще отчасти и про загадочную американскую душу? Чем вас, немца, так притягивает Америка? Давно и постоянно живя там, не считаете ли вы себя уже отчасти американцем?

– Нет, конечно. У меня другое сознание. Сэм Шепард любит поиронизировать над разницей наших менталитетов. Недавно, давая интервью журналистам, он их спросил: “Знаете, какое понятие противоположно понятию “комедия”?” – “И какое?” – “Германия!” Мне эта шутка понравилась. Что касается моего отношения к Америке, то я очень ее люблю. Вот почему мы с женой и живем там последние восемь лет. Но одновременно она вызывает у меня страх и скептицизм. Мою предпоследнюю картину “Страна изобилия” (Land of Plenty, она у нас не шла. – “Ведомости”) некоторые считают открыто критической по отношению к Америке, но это не совсем так. Я, скорее, защищаю свою собственную идею Америки от тех, кто похитил в последние годы великие американские идеалы. Америка была до недавних пор гораздо более свободной страной.

– Раз уж мы затронули тему европейской критики Америки: как вы относитесь к “Догвиллю” и “Мандерлею” Ларса фон Триера?

– Я уважаю Ларса и дружу с ним. Считаю, что он отважен в своем творчестве. Но, конечно, это большая разница: критиковать Америку изнутри или, как делает Ларс, никогда в ней не бывав.

– Некоторым кажется, что он зациклился на Америке.

– Проблема в том, что Ларс слишком уж не любит Буша (смеется).

– Фон Триер не ездит в Америку, вы же – как режиссер – совсем покинули Германию и Европу.

– Да, никогда не бывало такого, как сейчас, чтобы я снял на английском пять фильмов подряд. Поэтому действие следующего непременно будет происходить в Европе и на немецком. Я не люблю писать сценарии в одиночку и очень рассчитываю на моего давнего друга Петера Хандке (по сценарию которого Вендерс, например, снял такой знаменитый фильм, как “Страх вратаря перед одиннадцатиметровым”. – “Ведомости”).

– Вас не разочаровала идея некогда придуманной вами европейской киноакадемии? Все же ее награды не стали такими престижными, как оскаровские.

– Но я все-таки уверен, что академия, которую мы с коллегами придумали 15 лет назад, способствовала развитию европейского кинематографа. И очень этим горжусь. Вообще же, хотя меня избрали президентом академии, я не занимаюсь ее делами слишком много: я никогда не хотел быть кинополитиком.

– О Каннском фестивале. Некоторые режиссеры, например наш Александр Сокуров, сказали, что больше никогда не отдадут свои фильмы в каннский конкурс, что они выше этого. Вы же продолжаете участвовать в каннских гонках. Почему?

– Этот фестиваль своего рода наркотик, к нему привыкаешь как к дурной привычке. Однажды я был здесь председателем жюри, и мне тоже очень понравилось. Вообще же я здесь со своими фильмами в 14-й раз – восемь из моих фильмов были в конкурсной программе. Конечно, я давно не нервничаю по поводу того, получу приз или нет. Для меня замечательно уже то, что в этом году фильм “Входите без стука” соревновался с новыми картинами Джима Джармуша и Атома Эгояна, а не с “Шрэком” или упомянутым Джорджем Бушем (имеется в виду 2004 год, когда “Золотую пальмовую ветвь” выиграла антибушевская документальная картина Майкла Мура “Фаренгейт 9/11”. – “Ведомости”).

– Возвращаясь к фильму “Входите без стука”. Фильм производит магическое впечатление еще и благодаря своему ритму. Как бы вы охарактеризовали его?

– Как успокаивающий – с внезапными взрывами неистовства.