“В кино появилось поколение”

В российский прокат выходит вторая работа Алексея Германа-младшего, два года назад с успехом дебютировавшего фильмом “Последний поезд”. Его новый фильм, “Гарпастум”, принимал участие в конкурсе Венецианского фестиваля (см. “Ведомости” от 9.09.2005). Герои картины (молодые актеры Евгений Пронин и Данила Козловский) увлекаются футболом и мечтают создать футбольную команду. Фоном для их “игр с мячом” (именно так переводится название) становится предреволюционный Петроград, населенный едва узнаваемыми тенями Серебряного века.

– Вы были готовы взяться за новый проект сразу после того, как завершили “Последний поезд”?

– Абсолютно. Я считаю, что и сейчас не должен выдерживать паузу: пока молодой, надо снимать и снимать. У меня есть истории, идеи, за которые не стыдно. Думаю, после второй работы режиссер уже имеет право называться режиссером. Хотя на самом деле такое право появляется, наверное, картины после пятой.

– Сценарий Александра Вайнштейна попал к вам случайно. О чем хотели снимать вы сами?

– Я ничего не искал, отказался от большого количества сценариев. Этот мне понравился, потому что он был не пустой. Он о том, как я был молодой, как любил играть в футбол, как нам было хорошо, а потом как все вдруг закончилось, я постарел и очень об этом жалею. В сценарии видна работа души. Это случается редко.

– У нас делают много ретро-фильмов, некоторое количество вневременных притч и почти не снимают картин, которые отражали бы сегодняшнее время. Вы не знаете почему?

– Как ухватить момент, когда все постоянно меняется? Чтобы снять фильм, нужна ретроспекция, взгляд чуть извне.

– Главные герои “Гарпастума” не выглядят молодыми людьми из 1914 г., они как раз похожи на наших современников.

– Правильно. Это ведь не исторический фильм. Никогда не было таких ребят. Никогда не было таких футбольных команд. Это полусказка, фильм про никогда. Мой сон про то, как все могло случиться. Мы знаем, что Петербург в начале прошлого века был завешан зелеными безвкусными афишами. Но мы знаем и то, что осталось на старых фотографиях. Мы представляем Петербург более эстетичным, более красивым. Мы пытались перевыдумать время заново. У нас, например, многие ходят без головных уборов – это неправда. Но это неправда для подлинного 1914 г. и правда для нашего, выдуманного.

– Зачем вы артиста Евгения Пронина покрасили в блондина?

– Но ему же лучше блондином. Я представлял его блондином, а второго героя я представлял брюнетом. Герой Пронина должен быть красавцем, активным и не всегда много размышляющим. Я ведь не снимал историю про интеллектуалов. Я снимал историю про ребят, которые увлекаются футболом. Согласитесь, это разные вещи. Эти два брата – две части меня, две мои фантазии, которые никогда не воплотились в действительность. Таким, как Пронин, я представлял себя лет в 13. Мне казалось, что я стану красавцем и все женщины будут падать к моим ногам. Таким, как герой Данилы Козловского, романтическим и собранным, я себя представлял лет в 15.

– В фильме появляются второстепенные персонажи, у которых есть реальные прототипы. Вы даете довольно внятные подсказки – это вот Блок, это Гаврила Принцип. Боялись, что зрители сами не узнают?

– Я бы узнал. Но ведь нельзя угадать, кто будет смотреть кино. Эти персонажи – тени времени. Вообще, в России тяжело быть режиссером. Когда режиссер снимает кассовое кино, он виноват в том, что недостаточно тонок. Когда снимает фестивальное, его обвиняют в том, что он недостаточно прост. Это кончится трагедией для целого поколения режиссеров. Разделение на авторское и кассовое кино, которое принято в России, очень условно.

– Вы видите себя частью поколения, вокруг вас есть среда?

– Конечно. Есть замечательная картина “4”. Замечательный фильм “Бумер”. Очень хороший, на мой взгляд, фильм “Коктебель”. Мне нравится Разбежкина (“Время жатвы”, в прошлом году принимавший участие в конкурсе ММКФ. – “Ведомости”). Это люди, которые появились в течение последних трех лет. Со мной часто спорят, но есть поколение, и никуда от этого не денешься. Оно появилось впервые, наверное, за долгие годы. Лидер его, безусловно, Звягинцев.

– Он еще не сделал второго фильма.

– Это же хорошо. Это означает, что появляются режиссеры, которые не хотят на кино просто зарабатывать. Для меня многое изменилось за последние два года. Я опять начал разговаривать с людьми. Раньше все сидели по своим норкам. Есть общение, есть поколение, это внушает достаточно большой оптимизм.

– Принято считать, что в нашем кино сейчас происходит бум, оно становится бизнесом, на котором можно заработать.

– Насколько я понимаю, это единичные случаи. Большинство российских картин находятся либо на грани окупаемости, либо зарабатывают совсем чуть-чуть. Развитие нашей киноиндустрии сейчас движется вопреки рыночным законам. У нас не работает система звезд, это знают все. Звезды растиражированы, нет того ожидания, которое есть в случае с фильмами, например, Джонни Деппа.

– Есть медийная мифологема “триумф русского кино”. Она включает кассовый успех “Ночного дозора” и “Турецкого гамбита”, “Золотых львов” Андрея Звягинцева и ваши награды за “Последний поезд”.

– Триумф российского кино случится, когда я, Звягинцев будем снимать пятую картину, а четыре предыдущих фильма не будут плохими. Когда можно будет включить телевизор и не натолкнуться на сериалы, 90% которых смотреть невозможно (и лучше не становится, становится хуже). А пока все очень нестабильно.

– Вы считаете себя европейским режиссером или все-таки русским?

– Я никуда себя не отношу. Мне 29 лет, и изображать собою кого-то мне совсем не хочется.